- Забирай этого козла и валите оба, - гаркнула Гульмира Болатовна, появившись на пороге. Дверь захлопнулась.
- Что случилось, придурок? - ошеломленно спросил я. Только я поймал приход, только расслабился, так на тебе!
- Да ниче.
- Как ниче? За что она тебе выкинула? Говори, гад, а то ногой ударю!
- Да за жопу ее замацал.
- Что? На хрена?
- Да она сама намекала, глазки строила.
Дверь снова распахнулась. Замацанная за жопу Айболова тетя выбежала в коридор и несколько раз пнула обидчика носком туфли под ребра.
- Сама намекала? Ах ты, тварь, бомж сраный! Наклонилась, блин, бумажку поднять. Пошли отсюда оба, пока людей не позвала.
Вздохнув, я поместил стонущего Ермека под мышку и выволок на улицу. Посадил его на лавку и сел рядом, закрыв лицо руками.
- Реально говорю, сама глазками стре…
- Заткнись. Ермек. Завали пасть, не беси. Дай мне в себя прийти.
Через пять минут злобная дрожь в руках унялась, и я встал.
- Ладно, гений нетривиального флирта, поехали в Казкрай. Может, хоть удостоверение твое заберем.
Глава 5
- Что ты там натворил-то, в Казкрае? - спрашивал я по пути.- Хозяйка какая-то молодая говорит, мол, не в деньгах дело, пусть извиниться придет.
- А, Карлыгашка. Я ее мать пехал, Наилю. Та мне всегда в долг давала. Даже жениться хотели.
- И почему не поженились?
- Я че-то забухал, поругался с нею. А тут один шакал с края - давно вокруг моей хаты кружился, караулил - застал момент, когда я совсем невменяшка был, и говорит, давай, мол, я за два миллиона твой домик куплю. А там нормальный домик был, в районе Пристани, трехкомнатный, баня, все дела. Я че-то с психу и продал, думал, долги отдам, сниму благоустройку и работать пойду. И закуролесил, короче, три месяца квасил, думал, умру, почка откажет. Нет, выжил. Ну, очнулся, ни денег, ни дома, ни хера, короче. А удостоверение уже в залоге было, до этого еще у Наильки грузился. Так там и осталось, только у Катьки-продавщицы потом пузырь кое-как выпросил.
- А Наиля к себе не позвала жить?
- Да там… такое дело… да короче, кому я на хрен такой нужен?
- Ясно. А почему, как дом продал, долг в магазин сразу не отдал?
- Да там как было. Хотел, конечно, но думаю, возьму только одну чекушку, чтобы похмелиться, и пойду с Наилей мириться. Да че-то одна чекушка, потом вторая, потом уже помню только, как у Куаныша во времянке очнулся без денег. Так и не отдал.
Я вдруг вспомнил, как пару лет назад, тоже забухав, подумывал о том, чтобы заложить квартиру в ломбарде и кутнуть. Почему-то по спине пробежала дрожь. Хорошо, что не заложил.
- Эта Наиля твоя, как я понял, умерла. Дочка-то ее за что хочет, чтобы ты перед ней извинился?
- Ну, это… Да, неважно. Не хочу про это говорить.
- Ой, цаца какая. Ладно, мне эти ваши эти семейно-порнографические тайны на хрен не упали. Смотри, только там не налажай, извинись по-человечески. Может, бесплатно удоставу твою зацепим. В твоих же интересах.
- Да, конечно, конечно, - поспешно согласился Ермек, и от этой оптимистической поспешности как-то помрачнело на сердце. Чувак был явно из той породы, у кого, вопреки заветам «Газпрома», мечты никогда не сбываются. Кого-то он мне смутно напоминал, но я, ей-богу, никак не мог сообразить, кого.
Через пять минут неторопливой ходьбы мы пришли к «Наиле». Поглядев на нас исподлобья, Карлыгаш отпустила трех бывших в магазине покупателей, закрыла за ними дверь и перевернула табличку «открыто-закрыто».
- Слушаю, - буркнула она, скрестив руки на груди и глядя на Ермека с невыразимым презрением.
- Ну, Карла, привет, доча. Я вот извиниться пришел.
- Бутылка водки тебе доча. Ну, извиняйся.
- Прости меня.
- За что?
- Ну… за все.
- Не-не, ты говори конкретно. Прошу прощения за то, что…
- Извини меня за то, что на похороны к Наиле не пришел. Да мы же поссорились, я как раз забухал…
- Ты, скот, хоть знаешь, как она плакала, себя винила, что вы поругались, что ты дом за бесценок продал? Искали тебя всей семьей по всем блатхатам. А ты, тварь, даже на похороны не пришел.
- Да я не знал, говорю же, - Ермек, похоже, решил воспользоваться своими актерскими навыками и, как в тот раз, когда я его выгонял из квартиры, пустил здоровенную слезу, сразу растекшуюся по его многочисленным морщинам. - Сам когда узнал, вешаться хотел. Я же любил ее. Прости, пожалуйста.
- Да пошел ты в жопу, понял! Вешаться он хотел. А че не повешался? Двадцать тысяч еще уже два года должен. Еще совести хватило после похорон приходить и пузырь у продавщиц выклянчивать.