- Дурак, что ли? Тебе такой шанс выпал, ты опять все засрать хочешь? Блин, сводил бы я тебя к девкам, но денег и так мало, на эту козу все уходит, с огурцами ее сраными. Опять-таки, из-за тебя все.
- Вот, говорю же, зачем я тебе? Пойду лучше к Куанышу, как раньше жить. Там хоть нет-нет да потрахаешься.
Я взволновался. Вот же урод, рожа наглая. Столько труда на него ушло, столько волнений испытано, и никакой благодарности. Возился, как с собственным ребенком, и вот тебе, пожалуйста.
- Ладно, подожди. Че, так серьезно прижало?
- Да вообще не могу уже.
- Вздрочнул бы левой рукой.
Ермек смущенно заулыбался:
- Ты что, позорно это.
- Бомжевать позорно и Жанарок всяких трахать, а периодически передергивают даже принцы крови. В Букингемском дворце даже комната специальная для этого есть.
- Да не, мне бы бабу. Не могу без этого.
- Ой, блин, секс-машина нашлась. Я думал, у тебя на водку только встает.
- По правде сказать, да, одно время на полшестого был. А в последнее время, как начал траву курить, опять нормально стало. По утрам стоит теперь.
- Видишь, от травы сплошная польза, а ты все норовишь опять водки своей напиться. Ладно, разврата брат, придумаем что-нибудь. Одни непроизводительные расходы от тебя. Иди полы мыть, а я подумаю насчет бабы.
- Щас, чуть-чуть посижу, покумарю.
- Давай, давай, тут не курорт тебя. Будешь хорошо себя вести, будет и баба тебе. Иди уже.
После обеда я вышел прогуляться по дачному массиву, поглядеть, что да как. Настроение было не ахти. Ишь, засвербело в чреслах у Ермека-то нашего. И так денег в обрез, только на пиво. В свое время, помнится, на Мичурина, возле Облбольницы, возле вокзала тусили наркоманки, готовые за двести тенге дать возможность оценить их уровень владения языками, но те времена прошли. Эх, раньше не в пример веселее жилось, задушевнее, как вспомнишь. А сейчас где самые бюджетные проститутки в городе? Пожалуй, возле Бизнес-колледжа, в этих дешевых гостиничных номерах-ночлежках. Но и то, с проездом, тысячи три уйдет. Одного его не отпустишь, напьется опять. Надо же, уйду, говорит. Тварина пилоткозависимая. Все-таки мы, мужики, рабы полового инстинкта. Аминь.
Размышляя подобным образом, я вдруг с удивлением заметил, что мне навстречу идет Саулешка. Интересно, что он делает на дачах?
По- настоящему Саулешку звали Нурланом. История его, которую мне как-то рассказали старшие пацаны, такова. Когда-то он был нормальным чуваком, даже занимался бизнесом: свадебными фото, доставкой пиццы, держал небольшую кулинарию. Последним его начинанием была фирма по переработке вторсырья (помню даже эту рекламу на стобах: «Фирма «Семейвторсырье» примет у населения пластиковые бутылки и пивные банки»). Перед своей посадкой он что-то стал сильно фиговничать, не платил работникам зарплату, кто-то обратился с жалобой в соответствующий госорган, в ходе проверки вылезли еще многочисленные нарушения, в том числе какие-то махинации с налогами. В общем, сел на четыре года. Заехал в нашу тридцать пятую колонию.
Никто точно не знал подробностей определения его в «петухи». Может быть, где-то не хватило характера. Как бы то ни было, парень через полгода попал в отряд к «опущенным» и стал Саулешкой. И, когда вышел, ею и остался: город маленький, значительная часть сидевших в одно время с ним были семские пацаны, и про него в городе уже все знали. Да и сам он как-то привык к своему статусу, внешне стал больше походить на женщину: разговаривал тонким манерным голосом, носил женские вещи, по-бабьи оплыл, красил губы. Он бродил, неприкаянный, из края в край, неся в руке целлофановый пакетик с самой дешевой женской косметикой и вызывая улюлюканье малолетней шпаны. Никто не знал, на какие средства он существует, но поговаривали, что некоторые бывшие арестанты по привычке захаживают к нему вечерами, принося, как положено, сигареты, чай, сгущенку и печенье в качестве гонорара. Саулешке сейчас лет за сорок, и он вроде городской достопримечательности, живой памятник жестокости человеческих нравов и собственной слабохарактерности.
На ловца и зверь, подумал я.
- Эй, Саулешка, иди сюда.
Настороженно и в то же время с какой-то порочной, омерзительной улыбочкой он подошел.
Выглядел этот адепт межъягодичного гостеприимства довольно жутко: коротко стриженые седоватые волосы, худое лицо в морщинах, кислотно-розовые пластмассовые серьги в ушах, ярко накрашенные губы и глаза, на ногах резиновые тапочки и старые треники, но выше - потасканный и грязный женский топ, из-под которого выглядывало поросшее серым пухом брюхо.