Время шло к шести. Я велел Ермеку одеться в единственный его приличный костюм, дар сэконд-хэнда, тщательно закрыл дачу на все возможные запоры (собаку надо было завести, да побоялся, что Ермек сожрет), и мы поехали в город.
К шести подтянулся Рустем, мы покурили, потом он вытащил из кармана замусоленный листок, и я прочел следующее:
Когда депутат, молодку купивший от «Apple» благами,
ей во влагалище фаллос влагал, она, в потной влаге, нагая,
все думала, что скажет парню, что скажет маме.
- Что это за хрень? Это поэма? Тут три строчки всего.
- Это поэма-хокку.
- Ахаха, что? Поэма-хокку? Вон даже Ермек заугорал.
- Да вы просто не шарите в этом. Хокку знамениты тем, что в минимальном количестве строк и слогов там передается глубокое экзистенциальное переживание или тонкое наблюдение за окружающим миром. Вот, например:
Стебель морской капусты.
Песок захрустел на зубах.
И вспомнил я, что старею.
Басе запечатлел тот миг, когда к нему пришло окончательное понимание: он - старик, - Рустем начал тараторить и махать руками, как курица, а в уголке его рта стала скапливаться слюна; первый раз я его таким видел. - У него ухудшилось зрение, и он не заметил, что плохо вымыл капусту. Это очень грустное стихотворение. Я же решил пойти дальше. Показать в минимуме строчек не переживание одного человека, не красоты природы, а жизнь целого общества. Перечти мое стихотворение, там вся наша эпоха: повсеместное падение нравов, поклонение торговым маркам, беспутность власть предержащих, и все это запечатлено, как на снимке, в одном моменте соития.
Ермек начал зевать. Я решил поддразнить не в меру разошедшегося Рустема:
- Да-да, там слышится Дант, там слышится Шекспир.
- Точно. Только на современный лад. Мы поколение «Твиттера», не забывай. Нам надоели многостраничные поэмы. Я доказал, что можно вместить эпоху в три строки.
- Если твоя поэма такая гениальная, что ж ты ее сам не прочтешь на вечере?
- Да, блин, тут проблема есть. Там же снимать будут, потом в нашей группе выложат. Моя мама обязательно посмотрит.
- Ахаха, что, наругает?
- Нет, почему сразу наругает? Просто недовольна будет. Ей почему-то кажется, что это типа порнухи.
- И мне тоже. А что такое «влагал»?
- Это устаревшая форма слова «вкладывал».
- А со словом «влагалище» оно не одного корня? А то тавтология получается.
- Конечно, - иронически заметил Рустем,- сейчас что ни человек, то литературный критик.
- Ладно, я все равно покупать не буду. Ты говоришь, там снимать будут. Если с края кто потом увидит видос, где я про влагалище молодки и дряблый депутатский фаллос стихи читаю, со мной здороваться перестанут. Блин, реально слишком много потных гениталий для трех строчек. От твоих стихов рыбой пахнет.
- Да, это я селедку ел, когда писал. Ну, не хочешь, не бери, я сам потом, как начну отдельно жить, его прочту.
- Лет в сорок? Тогда оно уже не актуально будет.
- Ладно, уже идти пора. Коробок продашь?
- Да без бэ.
- Только у меня семьсот тенге только. Насыпь на эту сумму.
- Блин, это как будто сигаретами поштучно торговать. Ладно, хрен с тобой, давай свой семихат, держи полный коробок. Вот, с горочкой насыпаю, как незаурядному поэту. Маме привет.
Без пятнадцати семь мы уже подходили к кафе, воспевающем в своем названии красивое казахское женское имя, и я набрал Айгулю:
- Привет, мы уже к кафе подходим.
- Да, мы с племянником скоро будем. Там вход свободный всем желающим, смело заходите, я минут через двадцать буду.
Я открыл дверь и окунулся в мир провинциальной поэзии.
Глава 19
Свет был приглушен, человек тридцать, разбитые на небольшие кучки, о чем-то негромко переговаривались. Я заметил Рустема в компании таких же омега-студентов, будто бы прячущихся здесь от невзгод реального мира и его грубых обитателей. У дальней стены несколько столов были составлены в одну линию, и на них, на что я сразу обратил внимание, стояло нехитрое угощение: всякая мерзость типа лимонада, заварных пирожных и тому подобных лакомств для радужных пони. Ни пива, ни мяса. Я, конечно, и не стал бы пить при Айгуле, но само меню говорило о многом. Хотя с другой стороны, конечно, меня хорошенько перло, и потому сладкое было к месту. Я уверенной походкой, громко бросив на ходу пару слов Рустему и показав тем самым, мол, я свой, из тусовки, подошел к столу и налил в одноразовый стаканчик лимонада, а потом выбрал пирожное посимпатичнее и кусок кекса, ловко схватил то и другое и отошел к стене, дабы чего доброго не подумали, что я пришел сюда пожрать. Ермек, плетущийся за мной, как собачка, и явно чувствующий себя не в своей тарелке, сделал то же самое и встал рядом со мной. На нас кое-кто косился, но пофиг. Кекс был слегка заветренный, а пирожное ничего себе, так что минут через десять можно будет повторить.