Аделина говорила, а её супруг не убирал с неё мерцающих глаз. Словно кто-то запретил ему двигаться, а его расширенные зрачки ходили то вверх – то вниз, будто он видит её в первый раз и не может налюбоваться, потому что потом ему, наверняка, запретят на неё смотреть.
– Сначала мне было интересно: я пришла, для того, чтобы посмеяться, а потом мне стало интересно, почему я испытываю к нему такие трепетные чувства…
– А я все смотрел на неё и думал, почему она смотрит на меня? Мне было не в первой, ощущать на себе взгляды девушек, но не всегда такие, точнее никогда.
– И как я на тебя смотрела?
– С нежностью… Я имею ввиду без распутства и презрения, ничего такого, напротив… Я долго гадал, а между тем, эта девушка мне сразу приглянулась. Но я и не смел мечтать о таком чувстве от такой девушки.
Именно об этом сейчас думал и я. Нет, ну серьезно… Ну… Хм… Ну, а почему бы и нет собственно?
– Надеюсь, что все же ты понял, какая я после общения со мной, а не только потому, что я так выгляжу.
– Верно. Ты – это ты.
– Я глазела, да. Застенчивость и страсть в одно мгновенье в одном существе. Я таких мужчин ещё не встречала.
Тут Виттторио, как мои мысли прочитал, и прокомментировал с улыбкой:
– Но одежда ничего не меняет.
– А вы… пр-пр… простите, конечно, – протараторил я, обращаясь к Витторио, – вы себя женщиной ощущаете или мужчиной?
Витторио улыбнулся.
–Человеком. Так же как и Аделина ощущает себя человеком. И два человека любят друг друга… Разве же можно делать такую проблему из-за одежды? Тому, кто какую роль исполняет, если вреда нет от этого никому?
– Но главное, что слушая упреки многие годы, мы с Витторио не обозлились на оскорбителей… Изнутри мы не изменились. Странные мы люди, – заворожено произнесла Аделина, – Влюбляемся в кого-то. Долго думаем о ком-то, и не мечтаем о взаимности, а этот человек в это же время думает о тебе с такой же точкой зрения.
– Не всегда правда, что тот человек, о котором мы думаем, думает о нас. Нам просто хочется об этом думать, – выпалил я.
– Значит, нам повезло, – сказал Витторио, – Мне точно повезло.
– И что потом? – спросил я потому, что должен был что-то спросить из-за затянувшей паузы, во время которой они смотрели друг на друга, а я был забыт.
– А потом всё произошло очень быстро. Он признался, что никогда не любил, а я что никогда не любила.
– Я сказал: тогда нам нужно обвенчаться.
Понятно, вообщем, свадьба, хеппи энд.
– А я сказала, что подумаю.
Да ладно?
– Я думал: мне конец, – произнес он и улыбнулся тому, что все его опасения были не оправданы.
– Я решила, что я должна сказать, что подумаю, но на самом деле… еще пару недель до этого, когда я узнала, что он готовит, да так вкусно, что пальчики оближешь, я сама чуть не попросила его жениться на мне. Шучу, конечно…
Она имеет в виду, что все те чудные ужины, что были между нами, были приготовлены её мужем?
– Когда он работал в кабаре, – продолжила Аделина, – он готовил мне завтрак, приходя домой сразу после работы.
– Я их до сих пор готовлю, только уже перед работой, – добавил Витторио.
– Мои родители, как ты понимаешь, не очень-то любили друг друга, кажется даже, что их заставила какая-то нужда жениться, поэтому свою взаимную любовь, я представляла как волшебство.
– Мы были знакомы всего три месяца. Мы смогли узнать друг друга.
Витторио долго не хотели отпускать кабаре, и он решил задержаться, а Аделине нужно было на работу. Я подвез её домой. Пока мы ехали, она заснула, сидя рядом на первом сидении. Я тихо припарковался, она даже не проснулась, и мне не хотелось её будить. Всё было замечательно: ранние утро, я за рулем, она рядом. Она сама проснулась зачем-то и всё испортила. Поблагодарила меня по-русски, по-моему, так и не догадавшись спросонья, на каком языке говорит. Потом Аделина почти вышла, а я почти тронулся, чтобы отправиться на парковку.
– Я виновата перед ним… – застыла она, – Я старалась его переделать. Отучила носить линзы и выщипывать брови. Просто подарила очки и выбросила рейсфедер. Так просто. Сперва он казался таким беззащитным и застенчивым в мужской одежде и в очках. А главное, даже не собирался в чем-то изменять меня. Помню, как спустя месяц нашего супружества и совместной жизни, после очередного небольшого бытового разногласия, он, оглядевшись вокруг, сказал, мягко и без раздражения: «Ты растоптала все, что мне было дорого, у меня ничего же скоро не останется». Тогда я стала собирать вещи: «Потому что, – сказала я сама себе, – Я настолько безвозмездно любила его таким, каким он был, что готова покинуть его, лишь бы он стал прежним. Ведь, я влюбилась в того, кого придумала сама, а полюбила его таким, каким он являлся». Но он не дал мне уйти. Он бежал за мной до тех пор, пока не догнал, пока я сама не сказала ему: идем домой.