В кого я влюбился? Она, наверное, ненавидит мужчин, поэтому опьянена этим существом!
– А потом… Потом мы… Это было после моей недолгой поездки на родину… Одним пасмурным осенним днем. Был ли рассвет или солнце уже село? В такие дни и мечтается-то с трудом. Я отправилась на работу за два часа до начала, решила прогуляться. Мне не спалось, ты знаешь, я ранняя пташка. Но не успела я дойти до тренажерного зала, как увидела его. Он стоял с букетом цветов и, узнав меня, улыбнулся… У меня сердце сжалось. «Не знаю, что ты себе там нарисовал про меня, – подумала я, – но отдавшись этому громадному счастью, я очень сильно буду страдать после». Я хотела сказать этому чудесному началу: «всё!», – против воли своего поющего сердца. Ты не представляешь, как было тяжело смотреть на пустынное будущее из этого цветущего и благоухающего настоящего, в его теплых объятиях того холодного дня.
Я снова ничего не понял. К чему эти слащавые обороты речи? Может, от него сильно пахло духами, это она имеет в виду? Но самое главное, я не знал причины резкой смены отношения к этому… к этому человеку. Только что она пела дифирамбы о том, как ей было хорошо с ним, а теперь: «страдать»… Ну, порвала она с ним, короче.
Произошла недолгая пауза. Закончив свои размышления, я посмотрел на Аделину. Она снова сияла! Снова вспомнила что-то приятное.
– Я спортсмен. Я привыкла быть честной, действующей. А он заключает в себе небесное спокойствие. Когда ждешь от него реакции выражающейся в эмоциональном прорыве, он реагирует так безмятежно, что это вводит в большее замешательство, чем внезапный крик. Он всегда знает, что делает. И заражает своей безмятежностью меня. Но когда приходит время, я понимаю, что в нем храниться безумная энергия.
– Может, она накапливается постепенно, потому и кажется что её много? – спросил я.
Да, я своими вопросами убью художественный настрой любого рассказчика.
Аделина прекратила свой рассказ тем, что ласкового рассмеялась. Затем перевела взгляд на окно. Небо становилось сиренево-синим. Она глубоко вздохнула и посмотрела мне в глаза.
Я готов был поспорить, что она собирается поделиться со мной чем-то очень тайным в этот момент.
– Что толку понимать, что человек, которого ты встретила, возможно, единственный с кем бы ты могла вместе прожить жизнь счастливо… если этот человек для тебя недосягаем, если ты для него проходной этап. Не знаю, что хуже, услышать: “Я никого не люблю», – и не получить взаимности, или получить взаимность и услышать потом: «Я люблю всех».
– Лучше услышать первое и получить взаимность.
– Время приучает жить без надежд, но многие из нас, все же, питают надежду, – тихо произнесла она, согрев меня сердечным взглядом, – что когда-нибудь один человек придет и скажет тебе, брошенному и растерянному в этом враждебном мире существу: «Я позабочусь, о нашем счастливом будущем». И вот такой человек, поняв…
…Тут прозвенел звонок в дверь. Аделина пошла открывать.
Я слышал голоса. Сначала её: радостный и звонкий, почти сразу же ставший острожным: «А я и не ждала». Ответ был очень тихим и совпал со звуком закрывающихся замков. Я расслышал только одно слово: сюрприз. А потом Аделина произнесла достаточно громко:
– Франко уже собирается. Он уезжает сегодня вечером.
Она произнесла «уже», но я был уверен, интонация её голоса предназначалась для слова «ещё».
– Оставь это здесь, – тихо сказала хозяйка, а затем погромче добавила, – Проходи в гостиную, чувствуй себя как дома.
И засмеялась.
– Мерси, – прозвучал в ответ бархатный голос.
В гостиную вошла женщина в красном вечернем платье, на высоченных каблуках. Я сразу же понял, что передо мной та самая её подруга, что порой заходит посидеть на диване в гостиной. Женщина неуверенно потопталась в дверях, потом взглянула на меня и приветливо улыбнулась. Да, конечно, она не была красавицей, но обаяния в ней было хоть отбавляй.
Мы долго беседовали, и я понял, что к тому же она очень чуткий, понимающий собеседник. Мы заговорили обо мне. Я без неловкостей рассказал о своей любви к гонкам и о проблемах со спонсорами. Наверное, впервые мои проблемы стали казаться мне мелочами, когда меня слушали такие чуткие собеседницы. И почему она не приходила чаще? Наверное, муж Аделины не слишком любит гостей. Правда, такое, по-матерински, понимающее создание могла бы растопить сердце любого мужлана. У неё были тонкие брови дугой над добрыми карими, почти черными глазами, веки, намазанные голубой краской под цвет маникюра – я заметил это, когда она погладила расстроенную Аделину по плечу, в то время как та, вспоминала свою мать, оставшуюся в далекой России. Это я был виноват: заговорил о своей. Вдруг, на ум мне пришла мысль, которая перечеркнула всю прелесть того вечера. Я наблюдал за тем, как скользят по Аделининому плечу крупная кисть руки её подруги, и вспоминал рассказ о влюбленном в неё артисте кабаре… Это был он. Она! Он!.. Оно сидело передо мной, полностью расположив к себе, завоевав мое доверие, позволив считать своим другом! Как же жалко мне стало её мужа… Он значит в командировке, а она в дом это пригласила! Пускай, я сейчас поступаю некрасиво осуждая человека, который сам по себе… что в принципе сужу человека, ведь, судить нельзя, но… но мужа её мне, действительно, стало жалко. А что если… а что если он знал про эту… этого. Теперь ясно, что его хмурит день ото дня! Она вроде с тобой, вроде твоя, а из сердца этого чудика ненормального выпускать не хочет. Стойте! Она ведь даже не скрывает, что встречается с ней, с ним… При мне её муж убирал её… его! забытые вещички с дивана. Несчастный, он терпит. Терпит любя… Я бы, наверное, не смог.