Взгляды мужа и жены встретились, и, мое любопытство обрадовалось тому, что хоть у одного из них появились эмоции. Как же она заволновалась! Аделина прекратила танец, а музыка продолжала играть.
Я думал, он подойдет и даст ей пощечину, но он остался на месте и произнес:
– Моя жена здесь никогда не выступала… Этим занимался я. И признаться честно, всё еще занимаюсь.
Не дожидаясь пока до публики, дойдет смысл всего сказанного, Витторио скинул плащ и… остался в одном платье. Красном платье.
Её подруга – это её муж! Её муж – надевает платье! Кто бы мог подумать!? Точно не я! Безумие… Он снял очки, продемонстрировав ближестоящим яркий макияж. Все мы ахнули. А местные работники и завсегдатаи заулюлюкали и зааплодировали – он был их звездой.
В ту минуту я, признаться, забыл свое собственное имя и не мог вспомнить до самого утра.
Аделина за считанные секунды оказалась рядом с Витторио.
– Зачем ты делаешь это? Они не поймут… Зачем же? – она взволнованно шептала, держа его за плечи, а он оставался спокойным, – Если бы ты не… Для них бы всё оставалось по-прежнему.
Он аккуратно убрал ее руки со своих плеч и поднялся на сцену. Нет, танцевать он не стал, чем расстроил всех ожидающих этого; он толкнул речь.
– Вы добиваетесь правды, а правда для вас – это оглашать всё, что происходит в вашей личной жизни, – он говорил и его взгляд, блуждающий по толпе, как по однородной массе, внезапно, остановился на одном из близстоящих мужчин,– Я же не ставлю вам в вину то, чем вы занимаетесь у себя за закрытыми дверьми, например… в ванной?
Мужчина, решив, что обращаются к нему лично, запротестовал:
– За незаконные запаковывающиеся устройства в моей личной квартире я подам на вас в суд! Если же вы…
– Простите, я лишь предположил… Я не мог этого никак знать.
– Да не оглашать они хотят, – крикнула Аделина стоя на сцене, скрестив руки на груди, – Они боятся потерять стабильность своего шаблонного существования, вот чего они бояться.
–Аделина права, – сказал Витторио, выслушав.
Синьор покраснел и стал трясти руками, а Витторио решил, раз уж на то пошло, показать на примере, что значит ощущать чужой нос в своем деле. Деликатно не коснувшись ни взглядом, ни словом присутствующих женщин, он обратился к ещё одному синьору, стоявшему в углу, словно бы не причем.
– Вы, синьор инженер… вы уже рассказали своей жене, что ходите сюда каждую среду? Мне сказали это мои друзья… не понимаю, зачем они сплетничают. Не беспокойтесь, мы не раскроем ваш секрет синьоре, с кем именно вы здесь проводите время… Ой, простите синьора, я не заметил, что вы тоже здесь. Простите… Я честно не хотел!
Речь Витторио была искренней импровизацией и, в это трудно поверить, без малейшего желания кого-либо обидеть. Но те, к кому были обращены его слова, этого, конечно, не заметили. Он ещё долго говорил, а я переключил свое внимание на неё… Как она была красива… И растеряна и нежна, и влюблена и любима. Ангел в притоне. Это всё ради него. Ради него она себя подставила. Я влюбился в то, как блистали её глаза, но блистали-то они только потому, что он был в её жизни. Тут мне поплохело и я бы, наверное, упал, если бы какая-то незнакомая девушка-сотрудница этого кабаре, не отвела меня к столику. То есть, мне остается только надеется, что это была девушка… Хотя какая уже разница, честно слово, человек мне помог, разве важно было, что на нем было надето, и как он себя ощущал. Ощущал, как ему было удобно и хорошо, и никому этим не мешал. Спустя час все обвинители покинули здание. По-моему, в судьбе Витторио и Аделины не грядет никаких перемен. Каждый остался при своем мнении.