— Всех нас, тетенька, весь народ занесло на вышину... Ну, какое у вас дело?
— И это все чистая правда, шо в музее про тебя сказано? Батько и мать погибли? Дед с ума сошел и бабушку убил нечаянно? Нюру и Митю голод задушил? Сестра... как ее, Варька, кажется, без вести пропала? Так все и есть?
— Так.
— И ты был босяком, беспризорничал?
— И это было.
— Ну, а ее... Варьку, ты искал? Может, она все-таки уцелела?
— Куда там! Война, голод, тиф...
— Люди бывают страшнее тифа и голода. Я людей больше всяких болячек боюсь.
— Что вы, тетенька! Люди — самый ценный капитал на свете.
— Может, эти самые капитальные люди твою сестру и замордовали?
— Не люди то были, а нелюди.
— А я про то самое и говорю... Значит, один-разъединственный Голота остался на белом свете?
Женщина вдруг закрыла лицо ладонями и заплакала.
Вот тебе и очи! Обыкновенные глаза, да еще на мокром месте.
— Такая была семья!.. Один огрызок торчит, — проговорила она сквозь слезы, жалостливо глядя на меня.
Это я-то огрызок? Ну и ну! Вот так посочувствовала, посердобольничала.
Не со зла она сболтнула, а мне неприятно. Я насупился и сказал:
— Огрызком я себя не чувствую. Хорошо живу.
— То правда, живешь ты здорово, не каждому такую жизнь и сам господь-бог посылает. А почему ты парубкуешь? Двадцать пять стукнуло, самостоятельный. Жениться пора.
— Никогда не поздно жениться и замуж выходить, — отшутился я.
Не было у меня ни желания, ни времени посвящать чужого человека в свои личные дела. Хватит и того, что сказано.
— Ну, так зачем я вам понадобился? Выкладывайте, будь ласка!
Не понимает, будто с ней американец или немец по-своему лопочет. Сверлит меня огромными, черными глазищами и видит на моей морде что-то несусветное. Почему? Кажется, ни одного плохого слова не сказал, на мозоль не наступил. Уважаю.
— Саня!..
Женщина произнесла это тихо и так ласково, что я облился холодом. Вспомнился Батмановский лес, дикие голуби, солнце, ручей, дремучие заросли терновника, воронцы, Варька... Восемнадцать лет прошло, целая эпоха, а ее голос до сих пор стонет и поет в моих ушах.
В тот день, когда она пропела эти слова, мы бегали с ней лесом, степью, купались в Северянке, собирали цветы... «Смотри, Сань, смотри, какие они красивенькие и душистые, — говорила она. — Кто их разукрасил? Почему они бывают желтые и белые, красные и синие? Вот так и люди: горбатый и красивый, бедный и богатый, счастливый и несчастливый. Почему?..» А до этого, наткнувшись на гнездо с перепелиным выводком, Варя пригрозила мне: «Никогда не трогай птенчиков. Если тронешь, от них мать откажется». Так, конечно, не бывает. Но слова сестры о птенчиках до сих пор печалят меня. Тронули чужие руки нежную душу Варьки — и от песенной дивчины родная мать отказалась, а отец исхлестал мокрой веревкой и выгнал за ворота, измазанные дегтем.
— К твоей милости обращаюсь, Александр... Извиняюсь, товарищ депутат. Помоги моей беде. — Ее голос уже не кажется мне ни ласковым, ни песенным. Разговаривает, как обыкновенные попрошайки, древние старухи с церковной паперти. «Твоя милость!..» Ну и сказанула.
Разозлился я. Не сдержался.
— Что это вы так разговариваете на пятнадцатом году народной власти?
— Как заслуживаешь, так и разговариваем. Геройская личность! Депутат!
— Рабочий депутат! Слуга народа!
— Какой же ты слуга? Во-он ты где, — рукой до чуба не достанешь! Почитать тебя надо всем простым людям.
— «Простые люди»!.. А я кто? Видели в музее, какой я граф?
— Не граф, а все-таки... Далеко яблоко от яблони откатилось. В газетах красуешься. Напоказ со всеми своими бебехами выставлен. Верховодишь. Другим сухарика невдоволь, а ты премиальные пироги отхватываешь.
— Темный вы человек, мамаша!
— Так оно и есть! Разве я перед тобой высветляюсь?
— Теперь всякий, кто хорошо работает, в почете у государства и людей... Ближе к делу! Чего вы хотите от меня?
Может и не вдаваться в подробности. Догадываюсь о ее беде. Работает артельной кухаркой. Живет с детьми в бараке, в общежитии человек на сорок. Мечтает об отдельной комнате. Извелась жить у всех на виду. Понимаю, сочувствую, но... Не помогу ее беде. И не по моей это части — жилотдел. Я как депутат школами, библиотеками да красными уголками занимаюсь.
Не отвечает она на мой вопрос. Приходится еще раз спросить:
— Какая у вас беда, гражданка?
— Уважишь мою просьбу, депутат?
— Смотря какую!.. А если вы попросите, чтобы вам в услужение пошла сама морская царевна? Или захочется жить в трехкомнатной квартире?