Туда и сюда резво бегаю. Жарко стало. Вспотел. Ася сорвала косынку и вытерла меня, как маленького, — спину и грудь.
— Прошибло бедолагу. Перестарался. Сберегай силы. До захода солнца еще далеко.
До того осмелела, что и мокрую мою голову осушила, вдобавок еще и причесала своей гребенкой.
Стыжусь настырливой няньки, злобствую на нее, а не сопротивляюсь. Некогда. Она около меня вертится, а я с Атаманычева глаз не спускаю.
Талант! Справедливый! Уважаемый мужик!
— Здорово, батя! — пропела за моей спиной Ася.
Ну и переплет! С изумлением смотрю на свою напарницу.
— И ты Атаманычева?! Дочка? Сестра Алексея? Чудно!
— Чего ж тут дивного? Сыновей и дочерей не имею, холостая, а вот насчет брата... Слыхал, Шурик? Холостая, говорю, для ухажеров доступная.
— Ася, зачем ты грязь себе в лицо бросаешь?
— Цену сбиваю. Ширпотреб! Бери задешево, не оглядывайся.
Опять в цыганщину ударилась, балабошка.
К нам подходит Атаманычев. Стоит между мной и Асей. Смотрит то на нее, то на меня, откровенно соединяет нас взглядом. Ясно, о чем он думает. В небо пальцем попал.
— Здравствуйте... человек! — говорю я.
Родион Ильич пренебрежительно кивает в мою сторону, спрашивает у дочери:
— Твой новый ухажер?
— Не выдумывай! Ни старых, ни новых ухажеров не имею.
— А кто ж это?
— Голота! Ударник среди ударников. Краса и гордость горячих путей. Машинист Двадцатки. Музейная редкость.
— Брось трепаться, Аська! — сказал я с досадой.
Толстые губы Атаманычева раздвинулись в усмешке — блеснули два серпика с крупными и острыми зубами.
— Да знаю я его! Смотри-ка, он еще не разучился стыдиться! Не безнадежный, значит. — Придирчиво осмотрел меня с ног до головы. — Вроде живой.
— Живой! — со смехом подхватил я. — Не люблю, чтобы меня варили живым.
Не выдержал и Атаманычев, тоже засмеялся.
— Правильно! Назад только раки пятятся.
С такими мудреными словами и отошел Родион Ильич. Вот и пойми, кто он тебе, друг или недруг. Что хочешь, думай — Атаманычеву наплевать.
Недостроенная домна отбрасывает длиннющую тень. Солнце миновало свою вершину и катится вниз, прямо на синие зубцы отрогов Уральского хребта. Жара спала. Посвежело. Музыканты из последних сил дуют в трубы. Песен не слышно, и смех заглох. Добровольцы расслабленно машут лопатами и заступами.
В самый раз прозвучал гудок. Шабаш! Кончился мой первый заемный трудодень. Осталось девять.
Хорошо бы теперь освежиться в озере, смыть засохшую соль.
Ася, красная, распаренная, взмахивает руками, поправляет пыльные волосы, разделенные строгой проточиной. Кофточка, обсыпанная розами, почернела под мышками, источает едкий пот.
— Фу, изопрела! Шурик, побежим на озеро, искупаемся!
Обхватывает мою талию, тащит за собой. Кавалером себя считает, а меня барышней. Ну и ну! Вот бы Ленка посмотрела!..
Осторожно отвожу ее руку.
— Не по дороге нам, Асенька!
— Ладно, валяй, без тебя искупаюсь!
Отталкивает меня и уходит, размахивая косынкой впереди себя, поперек хода. Воздух рубит. Попадись такой под горячую руку, без головы останешься.
Я с облегчением вздыхаю и бегу домой, к Ленке, к ее мятным губам.
Глава тринадцатая
Сижу на том месте, куда выставляют горшки с цветами, на широченном подоконнике, с «Казаками» в руках. Одним глазом заглядываю в книгу, другим постреливаю на Магнитку. Хороша она сейчас, облитая свежим утренним светом. Сияют круглые башни кауперов, окрашенные черным лаком. Все дымы над заводскими трубами развеваются золотыми гривами. И в душе моей сплошное сияние и золото.
Теплая лапа солнца гладит левую щеку, плечо и бок, нагревает страницы книги так, что они вот-вот вспыхнут. Хорошо! Куда ни посмотрю, что ни послушаю — все хорошо, дальше некуда. Внизу, под окном, в скверике, хохочут, заливаются, визжат, вопят малыши, ровесники Магнитки. Какая-то звонкоголосая девчушка пропела-прокричала вперемежку со смехом: «Будем как солнце! Будем как солнце!» Не прибедняйся, миленькая! Ты уже как солнце. И я тоже. И Магнитка! И вся наша земля. И люди.
Сияет красный самородок, извлеченный из темных и жестоких недр капитализма. Всего лишь одну шестую часть мира составляем мы, но светлее и вольнее стало на всем земном шаре с тех пор, как взошло солнце Октября, с тех пор, как на Тихом океане мы закончили поход, сбросив в него последних интервентов, с тех пор, как заложили фундамент Магнитки и пятилетки.