Хорошо!
Хорошо оттого, что на небе нет ни одного облачка. Хорошо, что щебечут дети. Хорошо, что понимаю моего сверстника Оленина, хотя и жил он в прошлом веке, в другой эпохе. Понимаю, но не разделяю его «странное чувство беспричинного счастья и любви ко всему». Мое счастье не беспричинное. Я знаю, что и кого люблю. Каждая моя жилочка налита силой, требует выхода. Никому не завидую. Ничего не боюсь. Вчера жил хорошо. Сегодня живу лучше, чем вчера. Завтрашнего дня жду с нетерпением.
Лучшая пора моей жизни! А сколько прекрасного еще впереди!
С улицы доносится крик ребятишек:
— Буржуй приехал, буржуй!..
Да, есть и такие в социалистической Магнитке: американские и немецкие инженеры — проектировщики, монтажники, консультанты, бизнесмены, представители фирм Мак-Ки, Демаг и прочие. Одни приезжают, другие уезжают, третьи прочно сидят на месте. Живут, как и полагается заморским специалистам, на особом положении: в коттеджах, на отлете, вдали от пыли и строительного грохота, в Березках. Имеют особую столовую. Отовариваются в магазине Торгсина, где только птичьего молока нет. Одеты, обуты, отутюжены, накрахмалены и пропитаны пахучими сигарами и духами так, что даже ребятишкам выдают свое нездешнее происхождение.
Внизу, под моим окном сверкает черный «форд», окруженный ватагой ребятишек. Распахивается дверца, и выходит человек в шляпе, в сером костюме, в черных начищенных ботинках. Коричневая от загара шея стиснута белоснежным воротничком. Какой же это буржуй? Гарбуз! Наш, мужик, рабоче-крестьянских да еще большевистских кровей. Оболочка на нем только американская. Два года набирался опыта в Америке, на металлургических заводах, неподалеку от знаменитого озера Мичиган. Один из первых советских инженеров. Вступил в партию, когда меня еще на свете не было. Персонально Владимиром Ильичем Лениным рекомендован в ЦКК.
Ребятишки окружили «буржуя» и его роскошную машину, запричитали на все голоса:
— Дяденька, покатай!
— Хоть немножко, вон до того угла!
— В другой раз, ребята. Гуляйте!
Вприпрыжку спускаюсь с этажа на этаж по гулкой прохладной лестнице, выбегаю на улицу к сияющему «форду». Эх, порулить бы! Даст или не даст?
— Здравствуйте, Степан Иванович!
Он молчит, положив темные мозолистые ладони на собачью морду своей самшитовой палки, грызет трубку золотыми зубами и тревожно-вопросительно разглядывает меня. Будто не узнает.
— Здравствуйте, Степан Иванович! — повторяю я.
— Кто это? Голос как будто знакомый. Ты или не ты, Саня?
Степан Иванович — человек серьезный, а сейчас рвется в веселый бой и меня вызывает. Что ж, могу. Чего доброго, а веселья во мне хоть отбавляй.
Стараясь не рассмеяться раньше времени, говорю:
— Минуту назад был Голотой, а теперь засомневался, я это или не я.
И улыбаюсь во весь рот. С превеликим удовольствием. Улыбаюсь приветливо. Улыбаюсь сердечно. Улыбаюсь от всей души. Всю нежность, всю радость выкладываю.
Степан Иванович не откликается. Сурово смотрит на меня и спрашивает:
— Значит, это ты? Не подменный?
— Я, Степан Иванович! Не отказываюсь от себя.
— Поздно, брат, спохватился! Сам себя перерос.
Нечего мне сказать в ответ на такие слова. Пусть поговорит, а я послушаю.
— На всю высоту вымахал. Подниматься дальше некуда: в звездный потолок уперся.
Ну вот, самое время засмеяться! Давай, Степан Иванович, растягивай губы, веселись! Не хочет. Серьезно шутит.
— Как же теперь будешь выкручиваться? Высшего образования не имеешь, первокурсник, а уже в бессмертные академики зачислен. Живешь на подступах к бесклассовому обществу, в пережитках вязнешь, а выдал вексель быть идеальным, без сучка и задоринки человеком. Все с родимыми пятнами, а ты один чистенький. Ну и торба! Дотянешь? Не надорвешься?
— Не сам я взвалил на себя эту торбу, — говорю я. — Не хотел. Уговорили.
— «Вороне где-то бог послал кусочек сыру!..» Так?
— Почти так, — засмеялся я. — Степан Иванович, давайте вместе подумаем, как выбраться Голоте из музея.
— Трудное это дело! — тяжело вздыхает Гарбуз, а сам сияет улыбкой. Доволен моими словами. — Быбочкин крепко вцепился в тебя, не отпустит героя.
— А что, если я напьюсь, разобью окна в кинотеатре «Магнит»? После этого не станут церемониться с «исторической личностью».
Гарбуз оглянулся по сторонам и сказал:
— Тряхни-ка лучше стариной: взломай окошко, обворуй музейную малину. Никому и в голову не придет, что это твоих рук дело. Здорово? Дельный совет? Вся проблема будет решена одним ударом. — И он расхохотался. — Будем считать, что я дурака валял. Переключаюсь на серьезную волну... Хочу поговорить с тобой, Саня. Поедем ко мне. Я один дома. Мои на утреннике в цирке. Потолкуем в тишине.