— А как ты думаешь, я понравлюсь ему?
— Ты?! А разве есть люди, которым ты не нравишься?
— Есть! — засмеялась Ленка. — Я сама себе не нравлюсь. Побежала я, Саня. До вечера!
На этом и закончилось наше нежданное, незапланированное свидание.
Долго ее ладная фигурка двигалась по кромке обрыва, впечатываясь в край закатного неба.
Как ни в чем ни бывало выныривает на поверхность мой Васька. Ухмыляется. Подмигивает.
— Прогулялся изгнанный Адам. Выветрил всю дурь. Можно приступать к своим райским обязанностям?
— Приступай, черт с тобой! — говорю я и смеюсь. — Шуруй да обмозговывай каждое слово, прежде чем болтать.
— Ладно, виноват! Больше не буду искрить. И тебе бы надо свой порох почаще поливать сырой водичкой.
— Уже отсырел, Васёк. Надолго. Разве не видишь?
— Вижу. Не слепой. Размягчился ты.
Верно, друг! Такой я теперь мягкий, что голыми руками бери. Покаяться перед Тарасом? Пожалуйста, хоть сейчас! Поговорить с Алешей, распатронить себя так и этак? Могу! Только мертвец достигает полного совершенства. Все, что живет, все, что развивается, несовершенно. В общем, готов пройти любое чистилище.
На Двадцатку поднимается еще один нежданный гость. Ну и день! Приперся Гаврила, грузчик. Чего ради? Приметный мужичишко. Вместо носа торчит красная барабуля. Больше ничего не видно на лице.
Гаврила сразу, не тратя понапрасну слов, козырнул тузом:
— Гражданин драчун, давай замнем кампфлит. Пожалели мы твою молодую жисть. Поставь ведро белой да горькой на артельное рыло — и все пойдеть олл райт, гуд, а по-нашему — концы в водку. Ей-богу! Перекреститься могу. Вот!
Гаврила и в самом деле приложился пальцами, сложенными щепоткой, ко лбу, животу и плечу. Ну что такому скажешь!
— Тебя Тарас послал? — спрашиваю я.
— А как же! Доверил вести дикламатические перговоры!
Васька хохочет, а я не поддаюсь, всерьез принимаю посла. Еще раз готов садануть Тараса.
— Хорошо, согласен! — говорю я. — Дам на водку, но при одном условии...
— Голуба, что за речи?.. Раскошеливайся без этого самого... натощак.
— Ну раз не хочешь, разойдемся.
— Ладно, выкладывай, послушаем!
— Мою водку вы должны пить не из кружек, не из бутылок, не из стаканов...
— Ладно! — радостно осклабился Гаврила. — Горькую сподручно пить и лежа, и стоя, и вприсядку, и на карачках.
— На карачках и пейте. Из лохани свинячей. Согласен?
— Согласен! — Гаврила снял картуз. — Сыпь сюда свои ударные червонцы.
Я швырнул Гавриле тридцатку. Посол нахлобучил картуз вместе с деньгами на лысую голову.
— Отрыгнутся, голуба, тебе свинские червонцы! — сказал он и загремел вниз.
— Что ты наделал? Тюфяк! — заорал на меня Васька. Он бросился вслед за Гаврилой. Сорвал картуз, забрал тридцатку. Вернулся на паровоз, распахнул шуровочную дверцу. Раскаленный воздух втянул бумажку в огонь.
— Чуешь, Санька, какой дух пошел? Перегарный. Чистая блевотина.
Скрипит, фыркает чернилами, рвет бумагу перо. Самописка, а сопротивляется. Трудно писать о себе такое. Трудно, а надо.
Самая прочная сталь рождается из жидкого чугуна, сереньких флюсов, воздуха, огня, газа и покоробленного, битого-перебитого ржавого скрапа.
Что ж, старым железом, ломом придется войти в новый стальной брусок, в рельсы, в броневую плиту, в блюминг, в крыло самолета, в перо ученого, в скальпель хирурга.
Глава четвертая
Иду в редакцию. Ваня Гущин вскакивает, бросается навстречу.
— Добро пожаловать, старик! С чем хорошим прибежал?
— Посоветоваться пришел, — говорю я.
— Отставим на часок твои личные хлопоты. Ты, старик, вот как мне нужен! — Ваня бережно ударил себя по кадыку ребром ладони и вдохновенно взглянул на пухлый комплект «Правды». — Читал сводку с трудового фронта? Стальной Донбасс топчется на месте!.. Прорыв на днепровских заводах!.. Позорное отставание уральских доменщиков!.. Затухает костер соревнования. Надо подбросить сухих дровишек. Ты в этом деле меткий застрельщик. Пульни и трахни в самое яблоко прорыва. Розжував?.. Вызывай кого-нибудь на соревнование. Кто достоин твоей храбрости? Диктуй!
— Какая там храбрость! Сам в прорыв попал.
— Опять прибедняешься, старик. Надоело! Диктуй: кого вызываешь?
— Постой, Ваня. Не застрельщик я. Оскандалился. На черепахе мое место, а не на аэроплане.
— Брось трепаться! Диктуй!
— Послушай, Ваня! Неприятности у меня. Личного порядка.
— Заткнись, говорю. Общественное выше личного.
— А разве общественность не из личностей состоит?
— Не разводи философскую антимонию! Некогда! Давай дело будем делать. Темпы, старик, темпы! Время, вперед! Отсталых бьют. С кем хочешь соревноваться? Диктуй, живо!