Когда дождь затихает, становится еще хуже — начинает парить, сквозь пелену испарений жжет тяжелое солнце. Ощущение — как будто движешься в горячем, густом бульоне. А вокруг ободранные, съеденные влагой до самой дранки стены, жидкая грязь на тротуарах, где сидят отчаявшиеся люди.
14 сентября. Ездил в порт встречать груз бумаги, но судно не пришло. Калькуттский порт, самый крупный в Индии, — это целый мир со своими нравами, со своей отдельной, ни на что не похожей жизнью, закрытой для посторонних. Я увидел лишь скользкие пирсы да куда хватало взгляда — силуэты судов со всего мира. А на обратном пути — портовый район Гарден-Рич, воспетый в балладах Р. Киплинга:
Когда глазастый выплыл труп
У стенки в тишине,
Чтоб в Гарден-Риче затонуть,
А в Кеджери сгнить вполне, —
Что Хугли мели нашептал,
Мель рассказала мне…
«Гарден» — по-английски «сад». Никаких садов здесь нет и в помине. Я увидел угрюмые даже для Калькутты, страшные, исхлестанные водой кварталы, черные остовы старых, еще прошлого века, складов, чудовищные, на много сотен метров, ряды трущоб — нор, душегубок — язык не поворачивается назвать это человеческим жильем. Фотографировать нельзя — тут же летят камни. Из машины мы не выходили, но я попросил на минуту остановиться напротив одной из построек. Она была сделана из листов ржавой жести, старых картонных ящиков, уже расползшихся от влаги, кусков мешковины, скрепленных гнилыми веревками. Из черной дыры входа глядели на меня ненавидящие глаза. Запах был жуткий — смешно говорить о канализации, все нужды справляются на месте, тут же валяются дохлые крысы и собаки. По улице мимо нас брела совершенно голая, синяя от холода старуха, на лице — печать безумия, местная сумасшедшая или святая…
Когда мы были уже достаточно далеко от портового района, я увидел на одной улице странную картину: люди подходили к какой-то точке тротуара и… исчезали. Так мы открыли невиданный доселе рынок — подземный. В земле прорыты узкие ходы, целая сеть, перекрытая толем, по ним с трудом может протиснуться один человек. На прилавочках в углублениях-пещерках, тускло освещенных керосиновыми фонарями, сидят, поджав под себя босые ноги, хозяева «лавок». Это рынок контрабанды — японских, гонконгских, сингапурских товаров: яркие тряпки, транзисторы, счетные машинки величиной с ладонь, изящные игрушки, красивые, бесполезные и очень дорогие.
На прилавках товаров нет, лежат для отвода глаз всякие мелочи — заколки для волос, куколки, брелки. Методика торговли проста. Говоришь, что тебе надо, например японский транзистор. «О’кей, сэр, подождите!» Куда-то в темноту высылается мальчишка — «бой». Через десять минут тащут коробку с отличным «Сони».
24 сентября. А фешенебельная Калькутта живет полуевропейской жизнью, как будто ничего не зная о своих пасынках. Продолжаются «монсунные концерты». В Лоретто-хаус выступает пианистка Дорис Рот-мунд из ФРГ: Бетховен, Шуман, Лист, Равель, Дебюсси. И слушают, да как еще слушают!
29 сентября. Еще два концерта. 6-й «монсупный» — Джордж Гудмен, негритянский баритон, питомец Бруклинской музыкальной академии. 7-й «монсун-ный» — два джазовых ансамбля, на этот раз местных, любимцы калькуттской молодежи. Один я уже слышал — под управлением Браса Гонзалеса, он выступает по вечерам в отеле «Хиндустан». Если на концертах «серьезной» музыки присутствует в основном «бомонд», то на этот раз зал был до отказа забит студентами; стояли снаружи у всех окон, в коридорах, висели на подоконниках. Все окна были, конечно, открыты, и лужайка была густо усеяна теми, кто не попал внутрь. Репертуар, аппаратура, манера игры у ребят — самые современные. После каждого номера — рев восторга, когда кажется, что вот-вот рухнут готические своды старого зала.
30 сентября — 5 октября. Началась эпидемия «калькуттского гриппа». Приехал на обед домой и свалился без сознания, температура под 40°, болят глаза, голова. Самое неприятное ощущение — болит кожа на теле и голове, как будто обожжена, больно шевелиться, даже прикосновение простыни — как укол.
11 октября. С трудом прихожу в себя, большая слабость. По вечерам часто ходим в парк у Виктория-мемориал. Там, как всегда, мало людей, нет нищих и попрошаек, чисто и прохладно. Почти как в московском парке, только вместо берез и сосен машут листьями пальмы.
Чинно гуляем по дорожкам, вызывая улыбки индийцев — никак не можем привыкнуть, что здесь можно ходить по газонам и даже сидеть и лежать на них: трава коротко подстрижена и выдерживает любую тяжесть. Садимся на берегу пруда, подплывают водяные змеи и, высунув из воды головки, с любопытством нас рассматривают.
12 октября. Сегодня на главпочтамте, красивом здании начала века с серебристым куполом, производилось спецгашение марок и конвертов, посвященных 100-летию Н. К. Рериха. Марку индийцы оформили скромно, по с большим вкусом — на белом фоне зо лотая медаль с профилем Рериха. По просьбе генконсула готовлю сообщение о Рерихе (со слайдами) для музея Академии изящных искусств.
Днем мы были на выставке-продаже поделок и сувениров, организованной Советом социального страхования. Вырученные от продажи деньги пойдут на благотворительные цели. Но все эти выпиленные из фанеры рамочки, композиции из ракушек, вышивки и т. д. производят жалкое впечатление и смахивают на обычное нищенство. Они сделаны руками несчастных стариков и старух, ютящихся при ашрамах (монастырях) и в домах престарелых. Выставка эта — как вопль о помощи.
Несколько дней назад ко мне подошел на Чоуринги молодой парень и предложил посмотреть его акварели. Они оказались очень красивыми, хотя чуть «приторными» — морские сценки всякого рода: буря, «шикарный» багровый закат, лунная дорожка на волнах и т. д. Я позвал его в торгпредство, и там возле подъезда его работы мигом расхватали, тем более что просил он очень недорого — 20–25 рупий за лист. Одну наиболее лаконичную по цвету вещицу — ночь на Бенгальском заливе — взял и я. По пути в торгпредство Биджой (так звали парня) рассказал мне, что он студент Института искусств и ремесел «Читрангсу». Грядет сессия, и за прием каждого экзамена нужно заплатить господину профессору 200 рупий. Вот так. Услышали бы об этом наши лодыри, за которыми гоняется учебная часть, умоляя сдать экзамены да еще платя стипендию!
Биджой пригласил меня в институт на выставку-продажу студенческих работ. Сегодня мы на ней побывали после благотворительной. Уровень вполне профессиональный, представлены фаянс, батик, дерево, акварель, вышивка. Ребята хорошие, но горизонт у них очень узок, каждый погружен только в избранный участок ремесла и больше ничего не хочет знать. Европейского искусства, не говоря уже о русском и советском, они почти не знают, да и своего тоже. После окончания — никаких гарантий или распределений.
Получай диплом — и плыви на все четыре стороны.
13 октября. Много месяцев любуюсь с нашей галереи собором св. Павла, но только сейчас зашел наконец внутрь.
Собор построен в 1839–1847 годах на средства, данные Ост-Индской компанией, епископатом Калькутты, муниципалитетом, а также собранные по подписке среди английского населения. Это кафедральный собор англиканской церкви в Индии. В 1934 году его сильно тряхнуло во время землетрясения, и майор инженерных войск Бенгалии У. Н. Форбс разработал проект реставрации и частичной перестройки, взяв за образец башню «Белл Гарри» в Кентербери. Под его руководством собор был успешно восстановлен и приобрел нынешний вид. Это спокойная бетонно-серая громада в псевдоготическом стиле, как будто перенесенная рукой великана из Англии на берега Хугли. Внутреннее оформление аскетично, как полагается у протестантов, но в храме светло и уютно. У входа масса объявлений о собраниях прихожан, о концертах западной музыки, о репетициях хора. На скрипучих, черного дерева скамьях лежат вышитые подушечки, молитвенники. Вдоль восточной стены — ряд мозаичных панно из жизни св. Павла. Очень интересно большое западное окно с витражом по рисунку Э. Берн-Джонса, лидера английских прерафаэлитов — своеобразного «ретро» в английской живописи конца прошлого века. На стенах боковых притворов прикреплены памятные таблички с автографами знаменитых людей, в том числе У. Теккерея и лорда Керзона.