А тогда власти решили покончить с нами. Пришла полиция, крестьяне стали сопротивляться, началась стрельба, около 40 человек было убито. Мы были безоружны; помню, как крестьяне, принадлежавшие к племени санталов, стреляли из луков по полицейским джипам… Даже женщины участвовали в движении, создавая женские комитеты, моя жена — студентка ушла в народ, организуя крестьянок. Снова начались аресты. Мы скрывались в джунглях, у племен, жили вместе с ними и видели их чудовищную бедность. И сами жили, как они, имея лишь джутовую повязку вокруг бедер, и спали на земляном полу вместе с козами, коровами, собаками. Вот когда пригодились нам наши «рахметовские» тренировки. И снова я был арестован и вышел из тюрьмы лишь в 1938 году. А потом война, подполье в Калькутте. Вся Индия поднялась под лозунгом «Вон из Индии!», а руководство партии выдвинуло лозунг «справедливой войны». Это были тяжкие, трагические годы: всем сердцем мы были с народом, поднявшимся против колонизаторов, но ведь на полях борьбы с фашизмом где-то далеко в России решалась и наша судьба, а Англия была союзницей России в борьбе против фашизма. Именно тогда начинал свой трагический путь Субхас Чандра Бос. Помню его страстные речи на митингах в довоенной Калькутте — он был блестящий оратор, люди слушали его, не дыша. А нам кричали «предатели», «коллаборационисты», «английские подпевалы», а для англичан мы были все равно невыносимы и уходили в подполье. И надо было через это пройти. Август 1947 года показал, что и мы по-своему были правы. 11 вновь я включился в крестьянское движение, и мы наконец добились своей «тебхаги» — лишней трети для крестьянства.
Вы спрашиваете, когда я начал писать? Еще в 1930 году, в студенческом журнале, а потом в рукописном, тюремном. После выхода из тюрьмы в 1938 году моей первой статьей стала статья в журнале КПИ «Ганаша кти» («Сила масс») о роли национальной буржуазии в освободительном движении — я доказывал, что национальная буржуазия может играть прогрессивную роль, и помню, как один из наших партийных догматиков жестоко меня изругал. В 40-х годах нашей партийной газетой была «Свадхинатха» («Свобода»), я был в составе ее редколлегии. А во время войны я в подполье отвечал за партийную прессу, у нас была небольшая типография рядом с фабрикой, чтобы фабричный шум заглушал звуки. Тогда я перевел на бенгали и сам набрал статью Ленина «К деревенской бедноте», это был первый перевод ее на бенгали, и впоследствии я с удивлением узнал, что вышло четыре издания. Затем я перевел знаменитые «Две тактики». Выпускали мы гектографированную «Историю ВКП (б)» — в 1939–1942 годах. В 1948 году я опубликовал книгу «История русской революции» — популярное изложение для бедноты. Может быть, сегодня я написал бы по-другому, но от сделанного не отрекаюсь.
После тюрем, подполья, жизни в деревне здоровье мое оказалось полностью подорвано и меня перевели в Калькутту. В 1957 году я пришел в «Совьет Деш».
12 ноября. До отъезда осталось совсем немного. В последние дни хочется еще раз обежать знакомые места, что-то доснять на слайды, с чем-то попрощаться, но ни на что времени уже нет. А тут еще докучливая беготня по магазинам, докупание некупленного… Что-то откладывали на последний момент — мол, всегда успеется, и вот сразу надо и то, и это, причем знаешь, что в Москве этого не будет, все — в последний раз.
Хочется увезти с собой какой-то чисто калькуттский сувенир, память о городе. Это скорее всего будет маска. Но какая? Покровительница Калькутты — Кали. Ведь я уже настолько стал калькуттцем, что, честно говоря, ее просто боюсь. Может быть, в Москве я посмеюсь над этими страхами, но здесь все время чувствуешь ее руку, занесенную над нами. И скорее всего и в Москве не решусь ее повесить. Есть, конечно, и Дурга, но и без Кали нельзя. Вот такая неожиданная, смешная проблема…
Сегодня, прощаясь с великим городом, я, наверное, совсем неоригинально олицетворяю его для себя именно в виде чернолицей богини. Это она, Калькутта, пляшет в яростном экстазе на телах своих детей, втаптывая их в грязь, упиваясь их кровью, но она же, их Великая Мать, дает им жизнь и хлеб насущный, утешает и врачует их раны. И недаром, когда становится совсем плохо, в Калькутту как в последнее убежище устремляются тысячи голодных и обездоленных не только со всей Западной Бенгалии и Ориссы, но и из соседней Бангладеш.
И еще я понимаю, что за неполных два года я сумел ухватить лишь крохи впечатлений, прикоснуться только к краешку гигантского явления, называемого Калькуттой. Впрочем, бóльшим не может похвастаться никто, разве только Мать Тереза. Но и того, что я узнал, хватит мне на долгие годы.
25 ноября. Вот мы и уезжаем. Радостно и грустно. Радостно, что увидим Москву, родителей. Но до чего же грустно покидать этот окаянный город, где остается частица нашей души…
До свидания, Калькутта!
Я люблю тебя, Калькутта!
ИЛЛЮСТРАЦИИ
Калькутта: старая и новая
Виктория-мемориал: архитектурный символ столицы Британской Индии в прошлом, ныне — один из крупнейших музеев страны
Чоуринги — главная магистраль города
«Дом писцов»:
когда-то штаб-квартира Ост-Индской компании, ныне — Законодательная Ассамблея Западной Бенгалии
Гробница Джоба Чарнока, основателя Калькутты
Собор св. Павла
Читпур-роуд, «самая калькуттская» улица Калькутты
Джайнский храм
Богиня Дурга, поражающая демона.
Одна из тысяч статуй, воздвигнутых на улицах Калькутты во время праздника Дурга-пуджи
Бездомные на Ачарья Прафулла Чандра Роуд
Продавцы манго
Рикша — дитя большого города
В каменных дебрях Калькутты
В школе имени Ленина
Час пик