Дороги юбилейного, 1967 года! Трудные, ответственные, интересные... Сколько их было! И в каждой — кропотливый труд, бесконечные поиски побед и горечь поражений. В каждой оставлен кусочек сердца.
Встречи с людьми, чаще — с хорошими, реже — с плохими. Новые друзья, новые впечатления, задушевные беседы, раздумья. Оглядываюсь назад — и заново переживаю промелькнувшие события.
Миллион разрядников, тысячи мастеров спорта и рекордсменов родила в своем могучем движении IV Спартакиада народов СССР. И каждая спортивная схватка — на земле, на воде, в небе — это буря страстей, это напряжение всех физических и духовных сил человека.
Позади победные старты летчиков Кузбасса — чемпионов Сибири, РСФСР и СССР. Вот их имена: мастера спорта, члены сборной команды СССР Валентина Григорьева и Валентин Пономарев, мастер спорта Иван Коваленко. 23 золотые, 2 серебряные, 7 бронзовых медалей — таков итог наших усилий в 1967 году. Мне тоже не раз удавалось побеждать грозных соперников. Безусловно, я радовался каждой победе. Но ни с чем не сравнима радость тренера, когда побеждают его ученики. Сознаюсь: они подарили мне в этом году немало счастливых минут.
Самой яркой страницей знаменательного года был для меня воздушный парад в Домодедове, посвященный пятидесятилетию Советской власти. Рекордсменке мира Наташе Прохановой и мне было поручено выступить с индивидуальным пилотажем на этом, беспримерном за всю историю авиации, параде.
Утро 9 июля солнечное, праздничное. Уютный подмосковный аэродром. В четком строю замерла армада самолетов, которая через час с ювелирной точностью выпишет в небе дорогое каждому человеку слово: Ленин.
Участники парада сосредоточены и торжественно взволнованы. Ведущие групп и мы с Наташей по контрольному хронометру тщательно (в который раз!) проверяем бортовые часы. Авторучкой пишу на ладони время взлета, выхода на боевой курс и начала пилотажа. Так надежнее: бумажку можно потерять.
Оглушительно хлопает ракетница. Запуск! Мощный рокот пятидесяти двигателей сотрясает окрестности. Один за другим поднимаются в воздух самолеты. Я взлетаю последним. Оживленно, тесно стало в московском небе, вдоль и поперек «исполосованном» инверсионными следами реактивных самолетов. В наушниках шлемофона слышатся четкие команды. Узнаю спокойный голос «Рубина» с главного командного пункта. Высота — 800 метров. Справа, у самой линии горизонта, вижу цепочку разноцветных дымов, указывающих курс. Направляюсь туда, запрашиваю:
— «Гранит»? Я — «Рекорд». Разрешите занять боевой курс?
— «Рекорд»! Я — «Гранит». Разрешаю. Вы идете с опережением в двадцать секунд. Будьте внимательны! Под вами «Изюбры».
Далеко внизу, у самой земли, серебристые громады тяжелых машин, растянувшись кильватерным строем, легко обгоняют мой маленький ЯК. Вот он, боевой курс — строгий режим полета по высоте, скорости, месту и времени. Сколько раз я читал и слушал о нем рассказы летчиков-ветеранов!
Мой долг сегодня — с точностью до пятнадцати секунд выйти на цель, стрелу из полотнищ рядом с Домодедовским аэровокзалом. Там, на трибуне, члены правительства, зарубежные гости, на аэродроме — сотни тысяч взыскательных зрителей. Если опоздаю на 16 секунд — мое выступление снимут с программы. Взгляд с приборов — на карту, с карты — на контрольные ориентиры местности и снова на приборы. От напряжения пот выступает на ладонях рук. Остается двадцать секунд. Впереди, рядом — стрела. Вижу только ее, да секундную стрелку часов. Мысли, чувства, воля неразрывно связаны с ее движением. Полный газ, штурвал от себя. Максимальная скорость. Стрела теперь точно подо мной, а стрелка секундомера коснулась «нуля».
— Добро! Пока все идет нормально!
Включаю декоративные дымы, отмечающие траекторию полета, и начинаю пилотаж, отшлифованный на многих тренировках и одобренный специальной комиссией. В головокружительной карусели вращаются перед глазами разноцветная масса зрителей, здание аэровокзала, бетонная полоса и небо. Быстрые контрольные команды самому себе: «Высота!», «Скорость!», «Не уклоняться на зрителей!», «Качество!», «Место!» И так пять минут. Всего пять минут. Но каковы они для летчика!
— «Рекорд!» Я — «Рубин», вам остается тридцать секунд.
Высота — двадцать метров. Вишу на ремнях вниз головой, поэтому отвечаю с тирольскими переливами в горле: «Вас понял. Точку освободил».
Выполняю посадку у самой бровки взлетно-посадочной полосы и быстро — на рулежную дорожку. Задерживаться нельзя, счет идет на секунды: полоса нужна другим самолетам. Останавливаюсь рядом с машиной Прохановой, выключаю двигатель. Тут же, у самолета, сбрасываю спортивный костюм, надеваю чистую сорочку и тщательно отутюженный костюм. Направляемся к правительственной трибуне, куда нас пригласили после полета.