Тогда еще не было стройной системы судейства, и судьи оценивали качество пилотажа спортсмена, руководствуясь, главным образом, личными впечатлениями.
Как правило, все они были опытными авиаторами, но представляли различные школы воздушной акробатики, которые до этого существовали изолированно, независимо друг от друга, поэтому и в оценках нередко наблюдались большие расхождения.
Первым чемпионом мира по высшему пилотажу стал инженер Пражского завода сельхозмашин Ладислав Безак. Советский летчик Борис Васенко занял пятое место и был награжден кубком «Лучшему из иностранных летчиков чемпионата». Анатолий Студенов завоевал кубок «За лучший результат, показанный на чемпионате иностранным летчиком на самолете чехословацкого производства».
Организатором II чемпионата мира был венгерский национальный аэроклуб. Чемпионат состоялся летом 1962 года в Будапеште. Новичками на нем были летчики ГДР и Румынии. В команду Венгрии входили М. Фейер, Ш. Катона, И. Тот, З. Пал.
Сборная СССР была представлена Б. Васенко, В. Лойчиковым, В. Овсянкиным, Б. Орловым и В. Пискуновым.
Основная борьба с первых же стартов разгорелась между командами СССР, Венгрии и Чехословакии. В итоге полуфинала и двух упражнений финала советские спортсмены лидировали и оторвались от ближайших соперников — команды Венгрии — на 122,3 очка. В последнем, произвольном комплексе финала, нашим ребятам не повезло с жеребьевкой. Они летали в плохих метеоусловиях и выступили неудачно. Мощно финишировавшие венгры заняли первое место и стали первыми обладателями переходящего кубка им. П.Н. Нестерова, учрежденного в СССР в начале 1962 года. Абсолютным чемпионом мира стал тогда венгерский летчик И. Тот. Наша команда завоевала второе место, а В. Лойчиков стал серебряным призером.
Особенность второго чемпионата состояла в том, что перечень фигур, из которых летчики составляли свои произвольные комплексы, был определен специальным положением и правилами соревнования: каждая из них имела свой коэффициент трудности. Кроме того, спортсменам давалось право включать в комплекс новые фигуры, придуманные ими самими. В результате произвольные комплексы большинства летчиков были насыщены фигурами, трудными по выполнению и физической нагрузке.
Новинкой в авиационной технике, которую увидели зрители, были советские усовершенствованные самолеты ЯК-18П, надолго снискавшие себе славу лучших в мире пилотажных машин.
О последующих чемпионатах расскажу подробнее: они заняли в моей жизни очень много места.
Но сначала о людях, простых и разных людях авиации, с которыми столкнула меня судьба на трудном поприще инструктора-летчика.
Глава III
А что выше: дерзкая отвага молодости или тихая мудрость старости?
Среди моих учеников особенно дорог мне этот. Лет десять назад, когда я работал в Томске, пришел к нам в летную группу невысокий черноглазый крепыш. Взгляд открытый, руки большие и сильные, держится просто и уверенно. Ребята стайкой так и крутятся возле него — чувствуется сильный характер. Читаю анкету. Студент четвертого курса политехнического института Валерий Шамов, увлекается лыжами, мотоциклом, шахматами, фотоделом... Далее следует перечень его разрядов по различным видам спорта.
Я, инструктор группы, остался доволен первым знакомством — сильный кандидат. И летал он здорово. Однако хлопот доставлял много — вечно что-то изобретал, придумывал новшества: то предлагал «детально разработанный план» побития всесоюзного рекорда на дальность полета, то выносил на обсуждение новый трюковый номер прыжка с парашютом. Выпуская Валерия самостоятельно в воздух, я каждый раз побаивался, что он придумает что-то такое, отчего самолет полетит хвостом вперед. Не раз я стоял перед суровым начальством, строго требующим от всех нас неукоснительного соблюдения установленных правил в полетах, и слушал отнюдь не хвалебные оды в адрес и учителя, и его «любимчика». В возрасте нас с Шамовым разделяли всего три года, поэтому мы быстро и как-то незаметно перешагнули через традиционную официальность во взаимоотношениях между инструктором и спортсменом. Я часто бывал у Валерия в студенческом общежитии, беседовал с его друзьями. Впрочем, беседовал — не то слово. Мы спорили до хрипоты обо всем: о смысле жизни, о работе, любви, искусстве... Мне очень нравились эти жадные до всего ребята...