— А тебе не кажется, что ты слишком стара для него? — разозлилась я. — К тому же, я хотела бы тебе напомнить, что ты уже замужем. Ты не забыла об отце?
— Родная, я все прекрасно помню, — заверила она меня, доливая остатки вина в бокал, а заодно расставляя тарелки в посудомойке. — Твой отец — прекрасный человек, за что я его и люблю. Но первая любовь никогда не забывается.
— Патрик — твоя первая любовь?! Мать, ты пьяна.
— Нет, не Патрик, — покачала головой мама, после чего взглянула на меня так, словно видела перед собой тупую деревенщину. — Глен.
— Глен?
— Он был моей первой любовью. Каким же он был красивым….и, кстати, рыжим.
О таких подробностях из жизни своей матери я слышала впервые. Теперь мне стало ясно: от кого я унаследовала слабость к огненному цвету волос.
— Он был тем, с кем я познала в первый раз радость любовной страсти и тягости разлуки. Он был прекрасным любовником. Таких как он я больше не встречала, хотя мужчин в моей жизни было немало.
— Господи, я же твоя дочь! Неужели ты считаешь, что мне следует все это слышать?
— Ох, родная. До чего же ты глупая. Ты понятие не имеешь, что такое любовь, страсть, томительные минуты ожидания, боль расставания и надежда на скорую встречу. Глен…он ведь был беден, как церковная мышь. — В глазах моей матери появились слезы, в то время как ее глаза смотрели на дверь, ведущую в прошлое. Кому-то ее нужно было закрыть поскорее, прежде чем она успеет ляпнуть нечто, за что ей завтра будет стыдно.
— Ты забыла включить посудомойку.
Мать послушала меня, да только так и осталась одной ногой стоять в воспоминаниях.
— Мои родители были против наших отношений. Они считали, что Глен недостоин меня. Что мне нужен жених из обеспеченной семьи. Вскоре им удалось меня убедить в этом. — Моя мать допила остатки вина и положила на стол опустевший бокал. — Как же он плакал при последней нашей с ним встрече. Бедный, Глен. Мой бедный, бедный, Глен. Он очень сильно меня любил.
Уже по обеим ее щекам текли слезы, но на губах играла улыбка, рожденная приятными воспоминаниями, пусть даже у них и был привкус горечи.
— Ты знаешь, что с ним стало? — спросила я, сама не заметив, как увлеклась историей прошлого своей матери, о котором я не знала. До этого мне всегда казалось, что сердце этой женщины просто не способно испытывать сильные чувства.
— Он стал богатым человеком. Открыл несколько фирм в разных отраслях. Женился. Завел двоих детей. А семнадцать лет назад разбился на частном самолете в горах Шотландии, откуда был родом. — Улыбка пропала с ее лица, вместо этого, уголки ее губ опустились вниз. — Я узнала о его смерти спустя три дня после твоего рождения.
Мне стало не по себе, потому как я догадалась, что последует далее.
Моя мать повернулась ко мне и тихо произнесла:
— На миг мне показалось, что его смерть была связана с твоим рождением. И хотя я старалась отогнать от себя эти мысли, я так и не смогла полностью искоренить их из своей головы.
Мне стало холодно и неуютно стоять в одном помещении с этой старой, пьяной, преследуемой призраками прошлого женщиной.
— Я не виновата в том, что ты рассталась с Гленом, — злость так и рвалось наружу из моей груди.
— Знаю, родная, — вздохнула она. — Виноваты были мои родители, социальное неравенство, предрассудки и, главным образом, я сама. Моя детская наивность и нерешительность стоили мне любви всей моей жизни. Я люблю и ценю твоего отца, но той любви, которую я испытывала к Глену, я больше не знала ни с кем. Единственное, чему я рада, так это тому, что лишилась девственности с человеком, которого любила всей своей душой. И возлегла я на его ложе, не спустя пару часов, после нашего с ним знакомства.
Ага, теперь мне стало понятно, куда она клонила. Я-то думала, что она была слишком пьяна, чтобы держать язык за зубами, но оказалось, что в ее словах крылась мудрость, с которой она хотела поделиться со мной.
— Время для уроков прошло, мама. Я уже была близка с Шоном и этого уже не изменить.
— Знаю, — в очередной раз вздохнула она. — Этот разговор нужно было начать еще год назад. Надеюсь, ты не повторишь моих ошибок, и когда у тебя самой будет дочь, не забудь ей рассказать о мудром наставлении ее бабки.
На этом первый доверительный разговор между матерью и дочерью подошел к концу. Испытывала я двоякие чувства: вроде была радость, что я наконец сблизилась хоть немного с матерью, узнав про ее секрет, который не знал даже мой отец, а вроде была и неловкость — словно я побывала в священном обители, являясь при этом атеисткой.