— Мы его получили час назад, — произнес Патрик, все также с трудом, словно каждое выговоренное слово причиняло ему боль.
Я посмотрела на конверт. Кто был отправителем, я тоже не разобрала, зато поняла, откуда оно прибыло. Из Норвегии — родины семейства Грин. Разобравшись хоть с этим, я присела рядом с Патриком, погладив его ладонью по спине.
— Он умер, Вал! — сказал Патрик и заплакал.
По моей спине пробежали мурашки. Я догадывалась, что речь шла не о Марти, но о ком еще мог мой мужественный парень так горько плакать, я не имела понятия. Но догладывалась, что все ответы хранило данное письмо, которое я никак не могла прочесть самостоятельно, потому что не знала норвежского.
— Кто умер, любимый? — решилась я задать вопрос.
— Мой отец…Он умер в тюрьме.
Такого ответа я не ожидала. Оказывается, отец Патрика сидел в тюрьме. Теперь мне стало понятно, почему он ничего не рассказывал о нем. Видимо, ему было стыдно в этом признаться.
— Мне очень жаль, Патрик.
— Нет, — покачал головой мой парень, да так интенсивно, что я даже расслышала хруст его шейных позвонков. — Не стоит меня жалеть. Ведь я не чувствую боли утраты. Наоборот — я плачу от радости и облегчения. Наконец-то мы можем вздохнуть с облегчением!
Только решив, что я начала что-то понимать, как снова запуталась. Да еще пуще прежнего.
— Что ты такое говоришь? Он ведь был твоим отцом. И не важно, что заставило его оступиться…
— Вал, ты его совсем не знала, а потому не понимаешь, что говоришь! — перебил он меня.
— Тогда расскажи мне. — Я сжала его ладони в своих. — Доверься мне. Мы ведь не чужие друг другу.
Патрик тяжело вздохнул, достал пачку сигарет, сжал одну зубами, но зажигать не стал. И этого было достаточно, чтобы немного успокоить нервы и начать говорить.
— Моего отца называли «Еттерстадским стрелком». Возможно, ты что-то слышала о нем. Почти одиннадцать лет назад это прозвище упоминалось во всех новостных каналах мира.
Я пыталась вспомнить что-то похожее, но не смогла. Мне ведь было тогда всего шесть лет, и новостями я не увлекалась, впрочем, как и сейчас. К тому же речь шла о преступлении (судя по прозвищу), произошедшем в далекой Норвегии.
— Мой отец, сколько я его помню, всегда был неуравновешенным человеком. Он любил алкоголь и часто курил «травку». Раз-два в неделю в нашем доме происходили скандалы, которые почти всегда заканчивались рукоприкладством. Отец бил мать…иногда доставалось и мне. Как правило, на второй день он просил у матери прощения и обещал, что такое больше не повториться. — Патрик старался говорить спокойно и внятно, но голос то и дело начинал дрожать или же подниматься на пару октав выше. — Когда мать забеременела Марти, отец стал скандалить чаще и унять его было практически невозможно. Опасаясь за мое здоровье и здоровье нарожденного еще ребенка, она обратилась в полицию. Те его арестовали…Был суд, который вынес постановление, которое запрещало отцу приближаться к нам ближе чем на сто метров. Он пытался оспорить это решение, но у него ничего не вышло.
Патрик замолчал, ему стало тяжело дышать. Я и представить себе не могла, какой камень на душе лежал у него все эти долгие годы, а он делал все возможное, чтобы не показывать — насколько сильно влияло на него прошлое.
— У матери начались осложнения. Участились спазмы в животе, и даже пару раз шла кровь. Врачи сделали все возможное, чтобы избежать выкидыша….Я почти убежден, что именно поведение отца стало причиной болезни Марти, и наследственность тут совершено не причем. Мать сильно переживала, постоянно испытывала стресс из-за его оскорблений и криков. К тому же терпела все его побои.
Я молчала. Мне не хотелось его перебивать, задавая уточняющие вопросы. В таком состоянии, человека просто нужно слушать, давая возможность высказаться.
— Спустя неделю после суда, я проснулся рано утром из-за странного шума за окном нашего дома. Я открыл дверь, выглянул наружу и стоял пораженный увиденным около пяти минут. Возможно, я бы стоял и больше, если моя мать не затянула меня обратно в дом. У лужайки перед нашим домом остановились три машины со спутниковыми тарелками на крыше. Перед ними сновали люди: кто-то держал в руках микрофоны, кто-то камеры, кто-то диктофоны и фотоаппаратами. Столько репортеров я видел впервые в жизни, и сомневаюсь, что такое повторится. На следующий день местные газеты выпустили свои тиражи со мной на передовицах. Я удивленно взирал с цветных и черно-белых листов газет, крепко сжимая в ладони ручку входной двери. Также меня и мою мать показали по телевизору.