Внутри тишина, но на верхнем этаже горит свет.
– А ты покраснела, – говорит Гарри.
– Мне стыдно. Естественная реакция на подобную ситуацию. Будь ты нормальным, ты бы тоже покраснел.
– Ага, будь я нормальным, я бы на тебе не женился.
– Да пошел ты к черту! – машинально отбрехиваюсь я. – И вот еще что – мы не станем рассказывать Ане про нашу сексуальную жизнь, понял? Ни слова о сексе! Знаю я их… этих психотерапевтов. Хлебом не корми, дай покопаться в интимных подробностях чужой жизни. Никакого секса!
– Ладно, ладно. Без проблем. Никакого секса.
– Ни сейчас, ни потом.
– Никакого секса ни сейчас, ни потом? Как скажешь.
И тут дверь открывается. Сердце у меня колотится, словно это и впрямь настоящее свидание. Глупо улыбаюсь, будто влюбленная дурочка.
– Добрый вечер, – говорит молодая женщина, на лице ни единой морщинки. (В последнее время морщины стали моим пунктиком.) Глаза сияют, словно она давно нас знает и ужасно рада. – Вы, должно быть, Роза и Гарри. А я – Аня. Входите, пожалуйста!
Гарри тоже ведет себя как влюбленный – лицо красное, молчит.
И вдруг выпаливает:
– Какое у вас необычное имя, Аня!
– Мой отец – поляк.
Гарри буквально пожирает ее глазами. Она и вправду очень красива. Анемичной красотой.
– Аня – польское имя. Если точнее, сокращение от польского имени Анка, – терпеливо поясняет она, словно уже смекнула, как туго соображает Гарри. – Это и есть мое настоящее имя.
– Польское!.. – вздыхает Гарри.
Можно подумать, поляки все равно что марсиане.
– Да, но я родилась в Эвантоне. И муж у меня тоже из Эвантона, – только что не оправдывается Аня.
– И мы тоже из Эвантона! Совсем недавно переехали туда из Лейта.
– Значит, мы с вами соседи, – сдержанно замечает Аня.
– А в Эвантоне вы где живете?
Аня на мгновение застывает; может, им велено работать под вымышленными именами и запрещено давать настоящие адреса – на тот случай, если разведенный муж или невменяемая жена вздумают мстить.
– Гарри! Не приставай к человеку. Простите, Аня.
Аня оценивающе смотрит на меня. Сама сдержанность и спокойствие. Меня она возненавидит.
– Неподалеку от вас.
– Поразительно! А мы никогда не встречались! Чудеса, да и только! – восклицает Гарри.
– Какое невероятное совпадение! – поддакиваю я.
Мы не можем совладать с собой, трещим наперебой. Чувствую, меня вот-вот замутит от отвращения к самой себе, как бывает на вечеринках, когда я вдруг слышу свое собственное неприличное ржанье и замечаю, что заливаю хозяйский ковер вином, отплясывая под музыку, которую терпеть не могу. «Абба», брр…
– А я думаю, мы наверняка встречались. – Аня говорит дружелюбно, ни тени раздражения, столь свойственного мне. – Эвантон ведь невелик. Наверняка мы видели друг друга, просто не обращали внимания.
Это сказано с такой спокойной уверенностью, с таким сверхъестественно профессиональным безразличием, что мы оба, прикусив язык, следуем за этим светлым видением вверх по лестнице. Мимо закрытых дверей, мимо абстрактных акварелей – в мансарду, выкрашенную в абрикосовый цвет. Три шикарных мягких кресла стоят в кружок. Больше никакой мебели. Я бросаюсь к одному из кресел, словно кто-то пытается меня опередить. Давненько я так не психовала, да и с Гарри мы уже бог знает сколько так не резвились. Последний раз, по-моему, когда я вообразила, что его секретарь в меня втюрился.
– Ну вот, усаживайтесь поудобнее, – приглашает Аня. Голос у нее теплый, тихий и ровный. Без акцента, но что-то не вполне шотландское в нем есть. А может, я придираюсь. Заранее настроилась из-за ее имени.
– Бог ты мой, как удобно! Прелесть что за кресло! А какого дивного цвета стены! – взахлеб восторгаюсь я и ничего не могу с собой поделать. Хочу понравиться Ане. Чтоб она была на моей стороне.
– Спасибо! Я люблю, когда люди чувствуют себя здесь как дома. Итак, у нас с вами час. Начнем?
– Разумеется, – с несвойственной для него уверенностью отвечает мой муж.
– Прекрасно. Я предпочитаю сразу брать быка за рога. Давайте каждый из вас расскажет мне, в чем, по его мнению, ваша проблема, а потом мы попытаемся с ней справиться. Сначала вы, Гарри. Что вас больше всего огорчает в семейной жизни?
– Наша сексуальная жизнь, – не задумываясь рубит Гарри.
Мацек
Прошу прощения, панове, я постоянно думаю о сексе. Но! Это не мешает мне хорошую делать пиццу. Забавно: это самое слово, пицца, у нас дома звучит совсем иначе. Здесь оно более… скрипучее, что ли. А может, это только на мой слух. У некоторых посетителей я одно это слово и понимаю. Они открывают рот, и я слышу: шр, шр, шр, а потом вдруг – пицца! И тогда я говорю, что всегда: