Мы оказались на полу. Обнимаясь и страстно целуясь, я задыхалась от покачиваний его бедер. Руки крепко сжали мои ягодицы, а язык плавно очерчивал напряженный сосок то одной груди, то второй. И я терялась в лабиринте ярких, ослепляющих звезд.
Зак дразнил меня, доводя до грани, и когда мы оба были чертовски готовы, он резко приспустил боксеры и вошел меня.
СОРОКОВАЯ ГЛАВА
Я проснулась оттого, что кто-то вырисовывал узоры на моей обнаженной, подставленной солнечным лучам спине. Промычав, я оторвала щеку от подушки и приподнялась на локте.
— С добрым утром, красавица, — промурлыкал басистый, хрипловатый голос.
Сонное, но улыбчивое лицо Зака двоилось в глазах.
— Привет, — протерла их кулаками и сморщилась от жуткой головной боли. Размышляя, отчего так хреново, я резко прекратила это занятие, не желая вспоминать о том, сколько литров слез пролила вчера.
Умиротворенный взгляд Зака покоился на моем лице, и я слегка смутилась, воспроизводя в памяти картинки вчерашнего секса на полу в гостиной.
Было… жарко. Очень.
Ухмыльнувшись своим мыслям, я рухнула обратно на подушку. Зак проследил за моим передвижением и навис сверху.
— Что хочешь на завтрак? — игриво подхватив мой локон, поинтересовался он.
Я провела пальцем по его красивой груди и пожала плечами. Было так хорошо, что это казалось счастливым сном, и я боялась сделать лишнее движение, чтобы не проснуться и очутиться в своем доме, среди лжеца и матери, которая поверила ему вместо меня.
— Тебя, — сглатывая от накатившей боли, ответила я.
Зак выпустил струю воздуха через полураскрытые пухлые губы, к которым я незамедлительно потянулась и смяла в настойчивом поцелуе. Слегка оторопев, Зак просунул руку под мою поясницу и прижал к себе.
Я нуждалась в повторении ночного сближения, потому что только так могла отвлечься от навязчивых мыслей о родителях. Но к моему великому разочарованию Зак отстранился, как только услышал жалобное урчание в моем животе.
— Похоже, твой желудок не согласен с тем, чтобы я был твоим завтраком, — прошептал он, целуя меня в плечо и резко отталкиваясь.
Скинув с себя одеяло, он покинул нагретую постель, оставив меня тонуть в мятых простынях. Я проглотила язык, увидев голый, аппетитный зад своего парня. При свете дня это было тем еще чудесным зрелищем. Правда. Два идеальных, упругих полушария, к которым так и тянулись мои пальцы. А в голове, потеснив печаль, поселилась шалость. Но как только я стала подниматься, собираясь воплотить парочку фантазий, то меня ждал облом — сказалась усталость после тяжелой ночной «работы».
Но мне не хотелось находиться в постели одной. Я обшарила взглядом комнату Зака и нашла футболку, которую он мне любезно одолжил вчера. Двигаясь на запах кофе, словно дикий зверь, напавший на след своей добычи, я оказалась на кухне.
— Ты не собираешься одеваться? — прикусив щеку изнутри, спросила я и взглянула на мускулистую спину Зака.
— Не-а, — он включил кофе-машину и развернулся ко мне.
Я не упустила из виду его достоинство, наслаждающееся свободой действий, и облизнула засохшие губы. Вот черт… Моя семья разрушилась, а я как озабоченная думаю только о сексе… Это ненормально.
— Кого мне стесняться? — беззаботно закончил он. — Тем более мне льстит, как ты смотришь на младшенького Зака.
Выразительные губы распылись в обворожительной, довольной ухмылочке.
Младшенький Зак?
Я расхохоталась.
Через несколько минут все-таки заставила Зака напялить трусы, дабы не соблазнять ни себя, ни его, и мы завтракали на диване, окружив себя остатками позавчерашней пиццы, которую Зак заказывал в качестве аккомпанемента к баскетбольному матчу по телику.
— Что планируешь делать? — поинтересовался он, облизывая пальцы.
Я надкусила треугольник, подмечая, что нет ничего вкуснее свежеиспеченной пиццы.
— Не знаю, — хотелось сделать вид, что я не поняла вопроса, но вовремя отдернула себя. Бессмысленно избегать этой больной темы.
И ведь действительно.
Что мне делать дальше?
Возвращаться домой?
Нет. Не хочу. Родные стены будут давить на меня и напоминать, что самый родной человек не доверяет мне, предпочитая правде искусно завуалированную ложь и притворную любовь в агатовых глазах.
Я не знаю, что я чувствую, думая о маме. Вчера боль казалась мне бескрайней вселенной, в которой потерялось мое крохотное естество. Сейчас это напоминало галактику, и свет спасения уже не представлял собой нечто недосягаемое.