ьной улыбкой — никогда не видела, чтоб он так улыбался, — Ей плохо удавались лица, лучше — пейзажи; но гораздо чаще она пыталась рисовать портреты. В основном с меня или Васьки, у Негорада, говорила, лицо сложное… Я всё слушала, слушала и думала — так разве бывает? Конечно, читала я и про астральных двойников, и много ещё про что; но незнакомая Розка и я слишком уж похожи! Когда-то, когда я только начинала рисовать, бабушка затребовала свой портрет маслом. Я мурыжила бумагу два часа, в итоге так и не смогла сделать ничего вразумительного. И потом, чтобы отделаться, с умным видом сказала: «У тебя, баба, лицо сложное! Складок уж очень много!» Кто знает, может, меня из — за этой реплики до сих пор не простили. — Жаль, Роза редко могла вот так улизнуть. У неё был строгий отец. Строгий и богатый, всё твердил, где это видано, чтобы приличная девушка одна, без сопровождения, да с мужчинами… Нет, серьёзно, нас с ней, по ходу, в одной пробирке клонировали: — Мне бабушка тоже вечно всё запрещает. Конечно, не так прямо чтобы «без сопровождения не ходи», но… — Она не пробовала приставить к тебе охрану, да так, чтобы тебе пришлось учиться летать, выпрыгивая через окно? Один раз она косой зацепилась, да и срезала кусок, а отец её чуть не поседел, как же, женщина, а ощипанная, точно воробей… Врал всем потом, будто бы болела доченька. Иногда богатое воображение сильно мешает жить. Вот как сейчас, когда наяву представилось, как я, не зная ещё, полечу или нет, влезаю на подоконник… брр, нетушки! И эти странные загоны по поводу стрижки… Папашу бы этого с моей бабкой познакомить — вот была бы славная парочка! Ну и жизнь у этой Розки… была. Вопрос, та ли это девчонка из рассказа Маланьи или не та, уже не просто висел в воздухе, а размахивал руками и ногами, да вдобавок верещал, чтоб заметили. — Ты даже не представляешь, насколько права. Отец Розы всё время твердил, что не женское это дело — из дома убегать, всё планы строил, как бы её замуж выдать, да поскорее, — Светозар неодобрительно покачал головой, будто пресловутый папаша сейчас стоял прямо перед ним, небрежно опершись на мусорный бак. — А она выбранному жениху чуть ли не в лицо плюнула. Жених? Дикость какая. Маланья говорила, что Светозар был старшим в кучке учеников, а ему всего шестнадцать было, как мне сейчас… Это что же, Розку в жёны кому-то пихали, когда ей лет пятнадцать было? Ох ты ж ёжики… Стыдно даже как-то, что свои проблемы с её сравнивала. — А отец её что? — Бушевал, конечно. Она тогда из дома сбежала, спряталась у Негорада. Мы с Васькой её покрывали, как могли. А потом Огнеслав в гости напросился, тогда ещё не знали, что он в тёмные подался… Что ни слово — новые открытия; забылись резко и Розка Родионова с её серьёзными проблемами, и необычайная разговорчивость Светозара, и то, что, быть может, не стоит сдавать Маланью. Конечно, он и сам мог догадаться, что я в курсе, но всё — таки, не вслух же… — Так это Огнеслав был? Тот маг, который в плен вас взял? Никаких уточнений, только кивок. Будто исчерпав словесный лимит, Светозар ускорил шаг, и шёл теперь так, что я видела только молчаливую спину. Можно не спрашивать, наверное. И так ясно: Розка, пусть мы и похожи, везучестью не отличилась. Ух, найти бы этого Огнеслава, да устроить ему кузькину мать! За всё на свете. И за то, что тёмный, и за шишиг в ресторане, и даже за незнакомую Розу Родионову. Знакомый подъезд, знакомая лестница. Скоро площадка, а там, наверное, разойдёмся, как всегда. Наверное, попрощаться хотя бы надо; язык — будто к нёбу приклеился. Вечно в таких ситуациях не знаешь, что сказать; вроде бы что-то надо, а то неприлично, а слова все — все пустые, как бутылки в приёме стеклотары. — Вы даже на лицо почти одинаковые. Поперхнулась, есть такое. Я уже не ожидала, что вообще что-то услышу, а тут… Светозар смотрел со всё той же улыбкой, но теперь не в воздух, а на меня. — Даже волосы почти такие же. Только она их ещё заплетала… И потрепал меня по волосам, вот так запросто. Мысли уехали на каникулы. Даже рот сам по себе приоткрылся. А всеми невысказанными монологами я, признаться, подавилась. Оказывается, и правда сложно говорить, когда к тебе подходят слишком близко, да ещё и волосы трогают. Не знаю, может, речевой центр от этого отключается. А глаза у него в этот раз — желтовато — карие. Почти тёплые, никакого вам режущего голубого. Светозар растерянно моргнул и тряхнул головой, будто избавляясь от наваждения. Я стояла, как соляной столб. Знатный, должно быть, видок — выпученные глаза, челюсть где-то на груди валяется… — Извини, я не хотел напугать. Ты… очень помогла сегодня. Иди домой. Я сообщу, когда снова понадобится помощь. Почти сразу он скрылся за дверью. А я ещё с минуту пялилась, как Гамлет на тень отца, на несчастную, ни в чём не повинную дверь. Чего ждала, спрашивается? Что откроется? В итоге я решила для себя две важные вещи. Первая: буду заплетать косичку. Вторая: надо, наверное, достать из микроволновки карандаши и блокноты.