ка слегка растерялся, рот приоткрыл, щетину поскрёб: — Так у меня и не было его, телефона-то! При аварии выпал, наверное, и потом подобрал кто. Вот от таких мелочей может целая жизнь измениться! А если б телефон не выпал, не сломался? Папа бы точно попытался позвонить по какому-нибудь из номеров, и его бы узнали, и нашли, и вернули! И мама бы не уехала. Где она, интересно? Вроде в Москве, а всё время ходит где-то, что там была, что здесь. — Точно! Я ещё спросить хотел насчёт аварии. Вы говорите, даже про неё только много лет спустя вспомнили. Значит, никаких травм не было? Ни переломов, ни ушибов? Хотя потеря памяти, на мой взгляд, уже достаточная причина для визита в больницу. — Так куда б меня взяли, без документов-то? Сами небось знаете, как у нас с такими делами строго. Нет бумажки — бомж; есть бумажка — так какие вопросы, написано ж, чёрным по белому, имя — отчество, а что не помнишь — так вам, деревенским, бухать поменьше надо, а то так и белочку словите. Хоть Лапанальд Радиевич и выглядел забавно, мне он нравился всё меньше: чего придирается, спрашивается? За такое и не люблю журналистов: всё-то у них с подковыркой, как будто не сами репортаж делать пришли, а их сюда на аркане затащили. Подтверждая мои мысли про подковырки, дедок почему-то опять покосился на меня — хмурюсь слишком сильно, что ли? — и прищурился: — С документами свои вопросы. У вас, если не ошибаюсь, было удостоверение личности на имя некоего Ивана, который в то же время спокойно проживал в Москве по своему прежнему паспорту. Как так вышло, что… — Ну ё-моё, всю душу вымотали! — наверное, папе тоже надоели придирки. — Какой мне резон вам врать? Нету резона! Паспорт Евдокия Семёновна добыла, уж не знаю, где взяла. Да и нужен он, паспорт-то? У нас в деревне и без бумажек пахать брали, главное, чтоб поручился кто. Я его в Москву только брал, а так он за иконой лежал, в углу. Таскал, а он и не пригодился ни разу. — Да вы не сердитесь, не сердитесь, — примирительно похлопал Алёшку по плечу Лапанальд Радиевич. — Вопросы-то не я составляю! Я так, спрашиваю только и ответы записываю. Я понимаю, вам, наверное, неприятно, такое вспоминать-то! Ещё бы! Это слабо даже как-то сказано — «неприятно». Мизинцем об тумбочку стукнуться, в лужу рюкзак уронить — вот это «неприятно», а десять лет, считай, за другого человека прожить, семью потерять — это по — другому называется. — Ох, спасибо, Светлана Николаевна, уважили! — расцвёл дедок, когда перед ним поставили очередную кружку чая. — В такой холод, знаете ли, горячего всегда выпить хочется! Я вас не разорю? И посмеивается. Вопросы кончились — и репортёрские замашки как-то поистёрлись, смотали в неизвестность; теперь на кухне сидел самый обыкновенный дед, разве что в странной одежде и со странным именем. И на меня косился всё время, что тоже, знаете ли, как-то странно. Я даже нос потёрла — мало ли, грязь налипла. — Не думаю, — а бабка-то старается, рот до самых ушей с бряцающими серёжками, и колец на пальцах вдвое больше, чем обычно, — в деньгах мы, как вы понимаете, не нуждаемся. К тому же моя внучка, Виктория, начинающая актриса… Сладенькое враньё полилось через край, только ресницами хлопай. Даже забавно было слушать, как я, оказывается, чуть не с младенчества мечтала о сцене, как на скамейку в три года забиралась и «Настоящего полковника» на весь двор горланила… Кисточки, краски и прочее из моей биографии вымели на периферию, трогательно назвав иностранным словечком «хобби». И чего старается? Хочет, что ли, чтоб про всё это в передаче про папино чудесное возвращение рассказали? Лапанальд Радиевич слушал внимательно, изредка качал головой и охал в притворном восторге. Знаете это выражение лица, когда вроде как заткнуть рот собеседнику невежливо, а его чушь слушать сил нет? Вот у дедуськи — репортёра было похожее. Когда список моих настоящих и выдуманных заслуг иссяк, он тотчас принялся говорить, боялся, видно, что баба Света ещё чего припомнит: — Ох, замечательная у вас внучка, а красавица-то какая! Рыженькая, ровно лисичка. Это она у вас в маму, наверное? — добавил он, красноречиво покосившись на темноволосого Алёшку. — Конечно, в маму, — растянула губы бабка. Ещё бы, она ж думает, что я где-то волосы покрасила, но делать нечего, игру в идеальную семью надо поддерживать. — Да ещё актриса! Театр, наверное, любишь? Терпеть не могу, бесит просто до трясучки, я уж молчу о том, что современные постановки в большинстве своём на наркоманский сон похожи. Но разве ж дед отделается, если своё мнение высказать? Скажем лучше то, чего все ждут: — Обожаю! — Нет, ну какая умница! — и чего он, спрашивается, рассюсюкался? Я вроде уже не та трёхлетка со скамейки, на которую прибегали с намерением потискать за щёчки. — Прямо как внучек мой. Ему и лет, как тебе… А, теперь понятно. Что ж, будем понижать градус моей мнимой идеальности: — Простите, а как вашего внука зовут? Наверное, каким-нибудь Физдипёклом? — Виктория! — угрожающе прикрикнула баба Света, а я тайком показала ей язык. Давай — давай, закипи на глазах у гостя! Лапанальд Радиевич же не обиделся, лишь усмехнулся в свою густую белую бороду: — Нет уж, хватит с нашей семьи! Я так Алёнке, дочке, и сказал: никаких вывертов, а то она ж мою честь сына назвать хотела. Ей — богу, Ваней бы назвали, да только у Алёнки муж — Иван, в Ванях запутаешься. Так что внук мой — Владимир Иванович, Вовка. Простое имя, русское, без всей это чуши советской со словообразованием. Ладно отец, в честь элемента взял, с таблицы Менделеева, а меня? «Лагерь папанинцев на льдине»! Кому смешно, а у кого в паспорте… Побурчав ещё с минуту про имена, дедок примолк. Я решила не давить: сразу видно, больная тема у человека. А ну как снимать про нас сюжет откажется, бабка ж меня съест! Н-да, как всегда, сделала, потом подумала. — А у меня друзья в одном театре есть, билеты задешево достанут! Может, на спектакль сходите? В качестве моего извинения за назойливость? — и подмигнул как-то непонятно, то ли бабушке, то ли мне. — И внука своего приведу, он тоже театр любит, а ровесники у него в основном, сами понимаете… Тотчас в глазах бабы Светы загорелся знакомый огонёк. У неё всегда такое лицо, когда что-то очень хорошее и вовремя подвернувшееся слышит. Естественно, это ж какая миссия благородная: познакомить меня с очередным «подходящим» мальчиком, развести с плохим — плохим Светозаром… Прелесть же! — Замечательная идея! И не нужно никаких бесплатных билетов, я вас умоляю, мы не нищие, а вот с приятными людьми пообщаться — это дороже денег… А какой спектакль? Вдруг мы уже видели? Правильно, ба, изображай из себя заядлую театралку. Прям даже интересно, что будет, если он её спросит, на какой спектакль она в последний раз ходила. Ну же, Лапанальд Радиевич, где всё ваше пафосное репортёрство? — Вы кошку не видели? — вдруг спросил папа, оглядываясь. — Что-то её вообще не видно! Руся, Руся, Руся… Может, пытался бабушку с толку сбить, не знаю. Да только это бесполезно: она у нас дама упорная. Сначала на тему встречи договорилась, на тему съёмки, а потом только про котяру вспомнила. Руську потом искали по всей квартире, но нигде она не находилась. Жирный пушистый ком испарился без следа.