Глава XLIV Высокая культура
Знаете таких замечательных людей, которые распинаются о своей любви к театрам, треплются о новых постановках и прочем, а как посмотришь повнимательней, так они в театре ни разу не были? Баба Света как раз из таких. Только и слышно, как заговорит кто — ах, современное прочтение классики, тонкие смыслы с подсмыслами… Это ж вам не хухры-мухры, это, вишь ты, высокая культура! Зато в театр мы пошли все вместе. И папа в накануне купленном костюме, и баба Света, бренчащая кольцами и серьгами похлеще цыганского табора, и мама в платье — она тоже костюм хотела, да бабка возмутилась, мол, в театр и в брюках. И я. Меня тоже пытались принарядить, и потому впихнули в узкое — узкое, но очень блестящее платьице с бусинками — блёсточками, безвкусное, как у поп-певички. Интересно, откуда у нас такое? Может, бабка его по — быстрому из фольги наклепала? Сколдовала бы себе чего поприличнее, да придётся потом отвечать: где взяла, откуда дровишки, всё такое… Зато мы идём, и народ на нас смотрит, улыбается. А я в ответ улыбаюсь. Сколько раз в детстве хотелось пройтись по улице вот так, гордо, всей семьёй, чтоб всё как полагается: и мама тут, и папа, а я посередине торчу. Как в рекламе какой-нибудь, так и кажется, что вот — вот крикнут «снято!», и всё закончится. Этот крик представился вдруг таким ясным, таким настоящим, что я повисла у мамы на руке — папу бабушка держит, а мама и передумать, уйти может. К чёрту всё, представим, что мне опять шесть лет! Честно представила — и уткнулась в знакомое плечо с радостным мурлыканьем. — Виктория, ты уже не маленькая! Прекрати! — баба Света надулась, а серьги зазвенели, как колокольчики: «Динь-динь-динь». Сразу кажется, будто она и не сердится вовсе, а песенку какую-то поёт. «Не маленькая», ну-ну. Уж извините, господа, понятия не имею, как должна вести себя самая настоящая взрослая со своей мамой. Мама — вот она, живая, настоящая. А что с ней делать? О чём говорить? — Вик, как дела в школе? Она смотрела на меня с этим дежурнейшим из всех вопросов, и тут до жирафа, называется, дошло. Да мама же тоже не знает, как со мной разговаривать! Уехала-то давно, мне только двенадцать было. Потом приезжала, конечно, пару раз, и по телефону мы перезванивались; а баба Света громко — громко сетовала, будто все её — её, не меня! — бросили, что Алёшка, что «неблагодарная Олька». — Нормально. У нас в декабре контрольных по литературе не будет, Ласточка, ну, литераторша, говорит, нам репетировать больше надо… Баба Света хотела что-то вякнуть, как всегда, но замялась. Получи, бабулец! Что, не получается сказать, что плохая внучка, никчёмная? Она раньше это слово любила, почти так же сильно, как «не годится». Сейчас я иду с семьёй в какой-то неведомый театр с идиотским названием «Параллелепипед»