— Жаль не удавили тогда сучонка.
Ясмина бросила удивленный взгляд на отца, но тот тихо бросил ей:
— Слушай внимательно, что он говорит.
Ясмина опять стала слушать Фолкета.
А тот продолжал рассказывать, как он в двенадцать лет неожиданно стал региром Дома Северного ветра и как он, еще ребенок, пытался удержать этот титул, не отдать его другому родственнику, доказывать, что на место регира никто, кроме него не может претендовать. Когда его признали региром, нашлись те, кто хотел бы стать опекуном малолетних детей. И с этим Легару пришлось воевать, доказывать — он способен самостоятельно руководить Домом в двенадцать лет. Он рассказывал о том, как растил сестру, воспитывал ее, вспоминал, как ему пришлось заменить ей отца и мать. Далее Фолкет говорил о том, что любил сестру, она для него была самым близким и родным существом, поэтому он так долго не отдавал ее замуж. Боялся, что муж не оценит, или, не дай боги, погубит ее. Но она влюбилась, и тут он был бессилен, поэтому согласился на брак с Дэвойром. Тем более, что жених уверял, он тоже любит Едвигу.
Ясмина слушала все, что говорил Фолкет, и ей становилось жалко его, и она начинала с ужасом осознавать: ее вина огромна. Она своей бездумной выходкой лишила этого волерона самого дорого, что было в его жизни, и это непоправимо. Слезы стали наворачиваться на глаза Ясмины.
— Ясмина! — больно сжав ее руку, воскликнул отец, а затем уже тише продолжил: — Не поддавайся, он специально все это говорит, чтобы выставить тебя преступницей, лишившей его всего на свете.
— А разве это не так? — удрученно прошептала Ясмина.
— Все было не совсем так, как он тут преподносит, — шептал отец в ухо Ясмине. — Его родители погибли во время пожара в квартале волеронов в столице княжества, их никто не убивал, это была случайная жертва, несчастный случай. И на его титул регира никто не претендовал, кому нужен был захудалый Дом. И замуж он сестру не отдавал потому, что не мог никак пристроить, не находились желающие жениться на бедной и некрасивой волеронке. И он, не раздумывая, согласился на брак с Дэвойром, это был очень жирный улов для него и его сестры. Я до сих пор не понял, как им удалось его захомутать. У меня, прости, только один ответ — Дэвойр на самом деле влюбился. Бывает же такое… Правда у Фолкета здесь только одна — родственников у него почти не осталось.
— И что, те, кто здесь сидит, не понимают, что он, мягко говоря, лукавит?
— Думаешь, кому-то он был интересен? Да никому он не нужен был! Мало кто из присутствующих здесь знал его до этого. Так что, все, что он говорит, они могут посчитать правдой.
Несмотря на циничные слова отца, Ясмина не могла избавиться от жалости к Фолкету и его сестре и огромной вины перед ними, которая буквально оглушила ее.
Фолкет все говорил и говорил о себе и сестре, вспоминал, каким она была милым ребенком, из которого выросла прекрасная, добрая, нежная девушка. Опять рассказывал, как они любили друг друга.
— Сколько же можно говорить о том, что не относится к делу? — пробурчал под нос Амьер. — Почему его судьи не остановят?
Амьер не верил Фолкету, но слушая его, вспоминал, как сам двадцать шесть лет назад стоял на его месте и обвинял жену в измене. И так же, как Фолкет, пытался вызвать сочувствие у судей и зрителей, лукавя, переворачивая все наоборот, но так, что это казалось правдой. А на его нынешнем месте сидел тогда отец Ясны, и он, Амьер, теперь понимал, что тот чувствовал, когда судили его дочь. Он тогда требовал смертной казни для Ясны и ее любовника, который таковым на самом деле и не был.
Когда, тут же на суде, выяснилось — Ясна девственница, несмотря на то, что была замужем за ним пять лет (ну, что поделать, она сбежала от него после венчания сразу же), и на наличие «друга детства», он решил забрать ее себе. Хотя до этого был решительно настроен избавиться от неугодной ему жены. Он тогда подумал — раз все равно проиграл и суд вынес решение в пользу Ясны, то почему бы не взять от этого брака то, что желал с самой первой минуты. Он захотел Ясну, как только увидел, сидящую на постели Аруана, ее друга детства.
После суда он забрал ее, несмотря на то, что ее отец был против, но тогда Амьер даже не обратил на это внимание. А сейчас, как никто другой, понимал отца Ясны. Когда поселил Ясну в своем горном замке, насиловать ее не хотел, ждал, когда она привыкнет к нему, не будет смотреть на него с ужасом и ждать от него гадостей.
Но потом был побег Ясны с Аруаном, как он тогда думал. А на самом деле Аруан украл ее. Но Амьер разобрался во всем, решил поверить ей, что она не виновата. И тогда Амьер все-таки уложил Ясну в свою постель, пока этого не сделал кто-то другой. Амьер помнил, как он злился, когда после совместной ночи на их запястьях появились татуировки, свидетельствующие — они половинки целого, они предназначены друг другу судьбой, самой жизнью. Его тогда просто убило, что его избранницей, благословенной ему богами, оказалась эт-дэми. Тогда, двадцать шесть лет назад, это было невыносимым позором, который следовало стыдиться и скрывать. Он и потребовал от Ясны, чтобы она никому не показывала татуировку на своем запястье, и сам прятал ее. И до сих пор они это делают, мало кто знает, что их брачная татуировка трехцветная, где синий цвет означает судьбу, которая их соединила, зеленый — жизнь, теперь одна на двоих, красный — душу и тело, неразрывно связывающие в одно целое две половинки.