Он так хотел, чтобы волероны, люди и полукровки были равны… И что из этого вышло? Возможно, прошло еще мало времени, не ушли еще те, кто помнил прошлые времена, и не выросло поколение, забывшее, что было раньше.
Ясмина хотела бы утешить отца, сказать, что он не прав… но… все так и было, как он говорил.
А еще отец передавал письма от матери, сестры и братьев. Все они писали ей слова поддержки, выражали любовь и надеялись, что Ясмина вскорости вернется к ним.
Но Ясмина понимала, что прежней ее жизнь уже никогда не будет.
Все эти дни рядом с Ясминой был Аруан. Они общались, разговаривали, он с удовольствием вспоминал свое и Ясны детство и юность. Ясмина с грустью видела, что он все еще любит ее мать. Однажды она высказала ему это.
— Я люблю твою мать? — удивился он, затем помолчав, задумчиво, продолжил: — Впрочем, конечно же, люблю. Но моя любовь, пожалуй, печальна и светла. В ней нет страсти, горячего желания обладать любимой, жажды видеть ее и… Ох, извини, я забыл кому я это говорю. Но я хочу сказать, что моя любовь не исчезла, она просто превратилась в еле горящий огонь, который не обжигает, но согревает. А вернее… осталась просто память о любви, а не сама любовь.
Ясмина угрюмо выслушала это. Потом она как-то попыталась вызнать у Аруана подробности того, как поженились ее отец и мать, и почему к этому причастен он. Но Аруан наотрез отказался говорить на эту тему, категорично заявив, что детям не следует знать такие подробности о родителях.
Но Аруан не только сам рассказывал, он вдумчиво выслушивал Ясмину. Ему она рассказывала все с мелкими подробностями и о Дэвойре, о ее чувствах к нему, и об их последней встрече, о Едвиги, и о том, что произошло тем проклятым днем, когда она подлила настойку ландыша, думая, что это слабительное. Иногда Аруан уточнял не совсем понятное ему, делая это тонко и деликатно, задавал вопросы, но никогда не говорил ничего осуждающего, или неодобрительного, не смотрел с укором или тем более презрительно. Он просто слушал, внимательно и серьезно.
Как-то они сидели после ужина в гостиной перед камином. Уже собрались расходиться по своим комнатам, но Ясмина пожаловалась Аруану — она плохо спит, во сне к ней приходит Едвига и смотрит на нее, укоризненно качает головой, но ничего не говорит. А Ясмину охватывает невыносимый ужас, она просыпается вся в холодном поту, и ей пару раз казалось, что это был не сон, а Едвига приходила к ней наяву.
— Понимаете, она мертва и этого уже никак не изменить. Это приводит меня иногда в отчаянье. Если бы я могла вернуться в тот день и все исправить. Когда я узнала, что Едвига… что она умерла, я… не сразу осознала, что виновата в том, — делилась Ясна с Аруаном. — Она не была мне близка, я почти не знала ее, а ее смерть освобождала мне дорогу к Эйнару. И первое, что мне пришло в голову — за что меня наказывать, не так уж я и виновата, ведь я не хотела ее смерти, это была ужасная ошибка. Потом, когда стало понятно, что меня ждет суд и грозит наказание, я очень хотела избежать этого. Я надеялась, что отец не позволит этому случится. Но… меня все-таки осудили. Приговор суда стал для меня ужасом, я боялась Фолкета, я была уверена, что он станет жестоко истязать меня, издеваться надо мной. Мне даже приходила в голову подлая мысль — отдать Фолкету младшую сестру, ведь вердикт суда гласил, что отдать нужно дочь Амьера Клартэ. Так почему это должна быть я? Представляете до какой подлости я дошла?
— Тебе было очень страшно, ты не видела перед собой ничего от ужаса, но на самом деле, ты бы этого не сделала. Ты бы не заставила расплачиваться за себя ни в чем не повинную сестру. Так ведь?
— Не знаю… — покачала головой Ясмина. — Тогда мне так не казалось.
— А сейчас?
— Сейчас я бы этого ни за что не сделала. Альга бы не выдержала всего того, что мне пришлось пережить. Она нежная, добрая, все прощающая, всех понимающая, готовая помочь во всем и всегда.