Выбрать главу

А это были всего-навсего запахи. Раскрыв свои недавно приобретенные глаза, я обнаружил, что меня буквально атакует бездонная лавина цвета. Кажется, я даже вздрогнул, попробовал отступить — небольшая паническая атака, пока не сфокусировался и не понял, что окружающий мир вовсе не прилип к наружной части моих глазных яблок. Белые вспышки от сереб­ряных кранов, ослепляющее небо, отраженное в зеркале (висящем напротив окна, как вы понимаете), ртутный мениск мутной воды — яркие языки пламени и сверкающие змеи повсюду вокруг меня. И меньший по чину ангел не смог бы... Да, в такие моменты прос­то необходимо... самообладание. Рассудительность. Такое ощущение, будто присваиваешь себе не только чужое имя. Комбинезон, который носишь по праву. Мое, мое, мое, все мое. Властелин этого мира, как сказано обо мне в Доброй Книжке, и только впервые мне открылось, что до этого времени я не заслуживал подобного звания. В комнате три на два с половиной я насчитал семьдесят три оттенка серого.

Этот нытик Ларкин37 как-то раз написал стихотво­рение, посвященное своей коже. Оправдание тому, что он испытывал ее в различных чувственных или чувствительных состояниях и в конечном счете сбро­сил ее. Вы, проказники, ничто так не недооценивае­те, как свою кожу. Примите это на веру, но вам стоит быть повнимательней и со вкусом: пробы и ошиб­ки — не тот путь, по которому вам следовало бы идти среди вкусовых ощущений ванной комнаты (как и мне после того, как я проглотил нечто густое, впоследствии оказавшееся противогрибковым гелем Ганна), но за исключением опасно горячего и риско­ванно холодного вам приходится испытывать на себе трение с совершенно различными предметами. Я провел целый час, плескаясь в воде. В течение следующих двух я добавлял горячую воду и наблюдал за тем, как краснело мое тело. Не позволяйте мне касаться в своем повествовании ни полотенец Ганна, ни его восхитительно прохладной грудной клетки или горла, ни обшивки водонагревателя, ни барха­тистого халата в шкафу, ни скользкого линолеума, ни теплой эмали ванны после того, как вода спущена, ни... вероятней всего, я мог бы продолжать до беско­нечности.

И несмотря на все это, я бы, как мне кажется, провел этот день вне дома, если бы не оказался захва­чен врасплох страшно продолжительной эрекцией, о которой, держу пари, маленький отвратительный член Ганна и мечтать не мог. Неловко признаваться, 11 о — вот тебе на — стояк, как у Порочного Развратни­ка Антиохского.

Конечно, я оправился после этого лишь через четырнадцать часов. Во мне изначально заложена способность оправляться после чего угодно. Это, по-видимому, был неловкий, но ошеломительный дебют (о, я обнаружил, что могу говорить о, ох, оооххх), и далее я попробовал все существующие способы онанизма: запыхавшись, по-деловому, порочно, обессиленно, смело, игриво, томно, тонко, грубо, отвра­тительно, истерически, лукаво... Не подумайте, что я хвастаю, сказав, что я мастурбировал иронически и даже, быть может, сатирически. Поразительно, какая скорость приспосабливаемости! Папаша пой­мал меня современной игрушкой. Будь она неладна. С чем же, с какими предложениями они пожалуют в следующий раз?

Позвольте мне быть честным: я знал, с чем мне придется вступить в противоборство в первые часы воплощения. Я знал, с чем придется иметь дело... моему аппетиту. Хочется невозмутимости. Хочется избирательности. Хочется избежать искушения и не ринуться получать ощущения от всего подряд, как какой-нибудь обладатель выигрышного лотерейного билета из захолустного Сандерлэнда, оказавшийся в «Харродз»38. Я помню, как восторженно размышлял над обладанием плавающего трупа Ганна: «Чего я действительно должен избегать — так это не вести себя как настоящая свинья». С другой стороны, мне придется нелегко, поскольку я и намерен вести себя как настоящая свинья.