«Тогда сыны Божий увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал», — гласит стих Бытия, 6:2. «Сынами Божьими» были ангелы. Мой удел (Он не приобрел ни подобного вкуса, ни подобной возможности); «дочерьми человеческими» были, естественно, смертные женщины. То, что вы пытаетесь обнаружить, — хотя никто, кажется, этого не замечал, — сумасшедшее совокупление между изменниками-ангелами и готовыми к этому земными девицами. Сплошные трудности: со смертными можно трахаться двумя способами. Первый — это инкубизм (соответствующее слово вы еще не придумали, а уж давно должны были бы), второй — обладание. В случае инкубизма ангел остается ангелом; в случае обладания ангел незаметно входит в тело хозяина и делает свою работу. Если инкубизм — это как кофе без кофеина, то обладание — сочное жаркое. Вы делаете это друг с другом подолгу, но за половину этого времени едва ли вам удается испытать то самое. Когда вмешиваемся мы.... уау. Только при мысли об этом у меня мурашки по коже. Но, как я уже сказал, обладание вовсе не грязная шутка. Инкубизм же, наоборот, стал тем, к чему падшие хорошенько приложили руку, и он до сих пор был очень популярен, несмотря на расход героина при этом. Кажется, девушкам это тоже всегда нравилось, хотя они все время находились в сомнамбулическом состоянии, сопровождаемом утром высокой температурой и чувством вины — «ты никогда не поверишь, но мне сегодня приснился такой сон, Ма…» — не говоря уже о риске быть сожженной на костре, проговорись они обо всем.
Но получение межсубстанционного удовольствия связано с двумя большими проблемами. Первая известна под названием «плотское слабоумие». Ангел, находящийся в таком состоянии, становился одержим своей земной подругой, в лучшем случае лишь игнорируя свои основные функции, а в худшем — оставляя свой пост и витая, как привидение, около возлюбленной, жаждая обратиться в человека. Как такое можно позволить? Одно дело трахнуть кого-нибудь, а другое — мечтать о том, чтобы поселиться в двухместной мазанке в Уре. Рано или поздно придется это запретить, даже не принимая во внимание вторую проблему — исполинов.
«В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божий стали входить к дочерям человеческим, и они стали рожать, и это сильные, издревле славные люди».
Ерунда. Никаких великанов на земле не было ни тогда, ни до, ни после, и то, что исполины, странные типы с духовноплотской начинкой, стали «могущественными людьми» — одно из самых нелепых искажений в Ветхом Завете. На оккультном конгрессе по разграничению законов между сферой Видимой и сферой Невидимой исполины показали себя угрюмыми, хныкающими, невротическими, бесполезными, уродливыми маленькими кретинами. Одна из немногих оставшихся для меня тайн — почему у этих ребят совершенно не оказалось никаких достоинств или эстетической притягательности? Будь они высоконравственны, я бы помог им выжить, чтобы потом их развратить. Окажись они безнравственны, я бы оставил их жить при условии, что они внесут свою лепту в мои начинания. Но они были настолько жалкими и скучными даже с точки зрения солипсизма, что, откровенно говоря, при одной мысли о них нельзя не смутиться. Просто поразительно: считаешь, что замешательство тебе не грозит, когда ты — воплощение зла и все такое. А потом, как результат твоей похоти, неожиданно появляются эти вонючие, ноющие, зацикленные на себе уроды, это просто сводит тебя с ума... Тьфу! Забудьте. Дело в том, что я от них избавился. Однажды я поработал на земле веником в стиле мистера Светоч, и причиненного мне оскорбления как не бывало...
Или, по крайней мере, мне так казалось. У меня нет убедительных доказательств, но я давно подозреваю, что некоторым из моих братьев — их не более чем горстка, — каким-то образом удалось вырвать своих несчастных отпрысков, спрятать их в расщелинах и тем самым уберечь от косы моей ярости. Время от времени я наталкиваюсь то на одного, то на другого; интересно, течет ли кровь исполинов до сих пор в человеческих венах? Каждый раз я понимаю, что с этим надо что-то делать, но я все время занят...
— Ну, Нельхаил, что там с другой твоей обязанностью?
— Обязанностью, мой Господин?
Я начал вращать глазами Ганна. (Я постепенно приноравливаюсь ко всем этим движениям. Французское пожимание плечами и при этом приоткрытый рот — сейчас мой любимый жест. Этот и еще вращение глазами с укоризной, который я только что продемонстрировал своему слуге.)