Говорят, клин клином вышибают, поэтому вчера поздно вечером я побрел вниз по Хай Холборн; мчащиеся мимо машины подгоняли меня в объятия какой-нибудь Трейси Смит, которой суждено сыграть важную роль в деле моей сексуальной реабилитации, хотя мы даже еще незнакомы.
Хорошенькая незамужняя девушка англосаксонского типа из рабочей семьи — вот какая наша Трейси: с небольшим задом и гусиной кожей на руках, с грудями, похожими на пудинг, сдавленными бюстгальтером настолько, что, того и гляди, выпрыгнут на белый свет, с пепельными волосами, подобранными в берет, словно в черепаший панцирь, открывающий перламутровую шею и два маленьких ушка кричащего розового цвета. Всего лишь один мимолетный взгляд на этот ротик цвета свинины, пахнущий жевательной резинкой «Риглз», и этот дрянной мальчишка уже запал на нее. Трейси Смит. Прибалдевшая на телевизионных и радиоволнах, темное эхо школы (косметика, сплетни, парни), шахтеры, коктейль «Пиммз»65, брошюра для туристов — как еще можно было бы ее назвать? В настоящее время она действительно задумывается над тем, чтобы изменить свое имя. Оставить «Трейси», но не «Смит». К примеру, Трейси Фокс. Модель, фотографирующаяся топлес в качестве ведущей детской телевизионной программы, — дурацкая гостья. Она все уже об этом узнала. Оказалось, в этом нет ничего трудного. Единственная загвоздка в том, что ее родители просто сойдут с ума, когда узнают. А так как именно их взнос (мама медсестра, папаша таксист) был тем спасительным средством, которое не позволило ей удержаться наплаву, оплачивая кредит, ей не хотелось их расстраивать.
Теперь для меня существует только Трейси Смит. Вот она выходит из главного входа Холборна, на нее падает стальной вечерний свет, и, открываясь, закопченная дверь отбрасывает ее симпатичное отражение прямо на меня. Серебристая дутая куртка, темно-синяя юбка в тонкую полоску, колготки цвета слоновой кости и черные, будто ворованные туфли на высоком каблуке. Вот она, моя девушка. Проезжая мимо, взревел двухэтажный красный автобус, на боку которого красовалась Кейт Мосс, — оставьте себе своих манекенщиц или манекенов, этих неустойчивых, страдающих анемией, брошенных потомков богомолов66, — дайте мне живую Трейси Смит: дыхание «Нескафе», трусики из магазина «Маркс и Спенсер», желтые пятна на трусах, словно следы от сожженной спички, мечты о славе, практически отсутствие грамматики и жажда, жажда, жажда денег. Звук проезжающего автобуса напоминает зевок динозавра. Я незаметно следую за моей девушкой в окружении снующих лондонцев, чьи лица плывут передо мной, как восковой свет фонарей в городском сумраке.
Я всегда питал особо нежные чувства к Лондону: штопаный-перештопаный покров его истории (одно из лучших моих творений; я так же лелеял и древнюю Византию), зачитанная до дыр книга его мудрости и его черный юмор. Вы ведь знаете — вы, провинциалы Британии, — как это бывает: «сломаешься» под давлением несчастной любви или похороненного в себе желания и уедешь в Лондон: город уже ждет тебя. Берете с собой все свои драгоценные невзгоды и на месте распаковываете их — только лишь для того, чтобы обнаружить, что город приспособился к ним уже много веков тому назад, вместе с елизаветинскими страстями и викторианскими смертными грехами. Теперь же адаптация зашифрована в полученных химическим путем цветах карты подземки, в паршивых трафальгарских голубях, в тысячах стучащих каблучков, в кофеиновой зевоте, в выпитых в момент литрах пива, в обжиманиях на стороне. И утром в один из дождливых понедельников вы обнаруживаете, что гордитесь теперь всеми пережитыми печальными частностями, — Лондон заставляет вас смириться, действуя изобилием общего. В этом и вы увидели свою жизнь? Вот и Лондон, оказывается, жизнь повидал.
Париж же высокомерен, он относится к своим грехам, как эмансипированная мадмуазель к своему бархатистому резиновому противозачаточному колпачку и вибратору «Джекхэммер Делюкс»; Лондон же чует запах греха, как лохматая дворняжка среди мусорных баков: отчасти смущенно, отчасти возбужденно, отчасти с отвращением, отчасти печально... Впрочем, совсем не к месту. («Это излишне», — сказал бы Ганн.) Дело в том, что я выбрал Трейси Смит, рожденную и воспитанную в Ист-Энде (романтическая же сторона моей натуры предпочитает считать, что это она меня выбрала) для одной из последних попыток удовлетворить свое ангельское желание. Знаменательный провал намерения Виолетты сделать все необходимое... Не из-за того, что нет обширных эмпирических свидетельств (спросите Еву, Нефертити, Елену, Иродиаду67, Лукрецию68, Марию-Антуанетту, Дебби Хэрри69 о моем ноу-хау в области сисек и талантах в районе дыры; это просто, как... посмотреться в зеркало... но я не уверен, на что способна смертная оболочка Ганна. Когда я, случайно выбрав какую-нибудь девицу, вселялся в нее, то доставлял ей удовольствие — все возвращались домой удовлетворенными, — но на этот раз я не мог не заметить неполноценности Ганна: материальная несостоятельность никак не компенсируется физически, более того, она усилена отсутствием жизненной стойкости. Меня ужасно шокировало — вот уже в пятидесятый раз, — что вот уже в пятидесятый раз я ударился ногой о кухонный шкаф. Я прикусывал щеку уже столько раз, что теперь она распухла до размеров дольки апельсина сорта «Яффа». Таким образом, я полагаю, мне можно и простить немного проявленного волнения, если не возражаете, когда Трейси и я нырнули под землю у Холборна, чтобы по Центральной линии добраться до Майл-Энда.