Никакого багажа. Они это просто обожают. Намек на чудачество, порыв, драму или verboten74 совокупление. (Осуществление последнего законным способом или как-то еще было пунктом номер один в моей голове, где постоянно вертелись то «Hit Me, Baby, One More Time» в исполнении Трейси, то звучный голос Джулии Саммервилл; от всего этого у меня в кои-то веки закипела кровь.)
Я стоял возле зеркала размером с бильярдный стол, раскинув руки, и улыбался — типичный жест не выразимой словами любви эстрадного певца из Вегаса во время овации. Признаю, что испортил все, произнеся вслух: «Теперь, сынок, все так охрененно, как и должно было быть». Но как же я мог себя винить за это? Ведь меня просто захлестнуло чувство возвращения домой.
Я отправил свои вещи вниз постирать и почистить, затем расслабился в ванне, переполненной пеной, маслами и солью, и поздравил себя с тем, что еще в самом начале я придумал деньги. Богатство плодит скуку, а скука — грех; бедность плодит злобу, а злоба — грех. Моя ангельская сущность едва выдерживала испытание этим ощущением в роскошной атмосфере гостиницы; моя телесная сущность едва выдерживала испытание ароматами парфюмерии и лосьона после бритья, дыханием и одышкой, приправленной острым запахом и специями дорогой еды. (Деньги градуируют шкалу запахов в обществе, а ребята, которых я здесь заметил, явно при деньгах. К ним просто страшно прикоснуться — мне и не пришлось, — поскольку деньги у них с самого рождения. В этом и состоит вся прелесть денег: единственное, что мне остается сделать, — это помочь людям завладеть ими. Если однажды они заполучили их и соответственно свободу, которую они дают, то в их отсутствие большинство, — включая тех, кто от этого тоже хоть что-то имел, — окажется не только выбитым из колеи, но и начнет кусать себе ногти.) Деньги стали попыткой выбраться из смутного времени Средневековья.
Сам человек провел во тьме уж много лет.
Я повелел: «Явитесь, деньги!» — Пронзил тьму свет.75
Ключ к злу? Свобода. Ключ к свободе? Деньги. Для вас свобода делать то, что нравится, — это осознание того, какими отвратительными делает вас то, что вам нравится. Впрочем, это осознание вовсе не вынуждает вас прекратить делать то, что вам нравится, ибо вам нравится делать то, что нравится, больше, чем само ваше расположение к тому, что вы делаете...
Когда я выбрал в баре большой бокал «Тома Коллинза» (напиток, позволяющий поразмыслить о том, сколь многое может затем последовать, — ну, изнасилование и убийство отменяются, но, ради всего святого, будь я проклят, если я не пущу в ход недавно приобретенное орудие любви), несколько неуместным мне показалось, как недалеко от меня шикарный, но усталый женский голос произнес:
— Вы не похожи на человека, который работает.
Я обернулся. И сразу ее узнал. Харриет Марш. Вы бы подумали, леди Харриет Марш, но что стало с ее голосом и внешностью Сюзанны Йорк76? Ей уже шестьдесят, покрытое веснушками тело со сложным механизмом под вечерним платьем на бретелях. Зеленые глаза, полные величественной скуки. Заколотые волосы, выкрашенные в непонятный цвет, — не то розовый, не то платиновый, свисающие тонкие локоны. Странное темно-каштановое пятно. Прочные зубы, сделанные в Лос-Анджелесе. Вы бы подумали, леди Харриет — и ошиблись. Харриет вырвали из-под влияния цепкой власти возможного сорок лет назад, сначала уложили в постель, а затем обручили с Леонардом Нефтью Уалленом из Техаса (без благородного происхождения, но, очевидно, с большой семьей нефтяных скважин), который, благодаря надолго запомнившемуся опыту общения со своей молоденькой няней из Дорсета, испытывал уродовавшую его слабость к английским девушкам, которые заставляли его выполнять в постели свои требования, показывая тем самым, кто здесь главный или главная. «Нужно просто, — бормотал я в то время Харриет, — заставить его делать это». Ему же я говорил, что отдать ей всего себя — значит дойти до высочайшей степени самопознания. Он верил мне, глядя на отражение своего пористого лица с усами в утреннем зеркале с удивлением и зловещим восхищением. Один за одним члены ее семьи отказывали ей в наследстве. Харриет не собиралась возвращаться: пьющая парочка в Хакни — хитрый папаша и бедно одетая мать, — радио, дешевые сигареты... Ей предстоял долгий жизненный путь с Леонардом, но в 1972-м он устроил ей сюрприз, скончавшись от сердечного приступа (четыре бокала виски «Джек Дэниелс», острые креветки, три опрометчивые сигареты «Монте Кристо» и последний рывок по забетонированной площадке перед ангаром, чтобы не помешать взлету частного самолета) и оставив ее почти единственной наследницей. После этого я ее выпустил из виду. Впрочем, едва ли я бы ей понадобился. Она сама хорошо знала дело. А сейчас — о, да, откровенно говоря, я талантлив, — она владеет тридцатью процентами компании «Нексус».