Когда все было кончено, Харриет выглядела очень грустной. Ей было чертовски грустно из-за того, что все кончилось. Ей было чертовски грустно из-за того, что время опять пошло вперед со всеми своими тиками и таками, со всеми своими мучительными напоминаниями о том, кем она была, где она была, что она делала и куда, в конце концов, она отправится.
— Ты боишься попасть в ад, — сказал я, выпрямляя грудь Ганна (я чуть было не напечатал «член», но мне не хотелось бы оскорбить ваши чувства) перед зеркалом и закуривая сигарету. — Не беспокойся. Там, внизу, я произвел много изменений. Весь тот огонь, и сера, и все те муки — это уже часть истории. Нет смысла. Плюс счета на оплату горючего... Шучу. Но если серьезно, могли бы вы назвать мне хоть одну причину, по которой мне стоило бы тратить время на то, чтобы заставлять своих гостей страдать? Все то... все то, что касается страданий душ, так глупо.
— Пожалуйста, прекрати.
— Я исхожу из того, что mi casa su casa78. Пока вы не у Старика наверху, моя работа выполнена. Мне непонятно, почему мы должны вести себя как варвары. Мне непонятно, почему мы должны лишать себя комфорта.
— Хорошо придумано, дорогой, но все же нужно знать, когда остановиться.
— А вот это никому недоступно. Что, по вашему мнению, раздражает Его больше всего? Души, которые страдают в аду и сожалеют о своих грехах? Или души, которые весело проводят время и, слава яйцам, думают: меня никогда не волновала такая чушь, как традиционная мораль. Логику вы, конечно же, уловили?
— Логика не утешает, — сказала Харриет, снимая трубку телефона и нажимая кнопку «Обслуживание». — Номер четыреста девятнадцать. «Боллингер». Три бутылки. Нет. Мне наплевать.
Щелчок. Благосостояние дает право выражаться экономно. Не нужно говорить «пожалуйста» или «спасибо». Если бы родители не ругали детей за то, что они забыли сказать «пожалуйста» или «спасибо», я бы никогда не допустил, чтобы капитализм исчез с лица земли.
— Харриет, я чувствую себя на миллион долларов. Почему бы мне не затравить байку?
Она перевернулась на живот и свесила руку с кровати. Волосы ее напоминали шалаш на голове сумасшедшей старухи. Удивительно: глядя на морщинистый локоть и запястье, испещренное капиллярами, я снова почувствовал, как кровь начала приливать к яйцам Ганна. Кто бы мог подумать? Вот все ее прелести предо мной как на прилавке, а я даже не подаю вида. Тогда Харриет, которая — а-а, до нее доходит — ему в матери годится...
— Все это бессмысленно, — говорит она. — Все это я уже слышала. Мир избавился от баек уже несколько столетий назад.
— Не могу с тобой согласиться, Харриет, — сказал я, прикуривая еще одну сигарету «Силк Кат» о предыдущую, только что выкуренную до фильтра. — Нет, определенно не могу более с тобой соглашаться. А эта история, позволь мне заметить, эта история — древнейшая из всех...
♦
История моего — гм — падения.
Уууу... мама дорогая, что это было за падение. Осмелюсь сказать, что ранее не было ничего подобного этому падению. Семиаза, Саммаил, Азазиил, Ариил, Рамиил... Они летели с края Небес, ярко освещенные заревом восстания. Мульсибер, Фаммуз, Апполлония, Карнивеан, Турил... Одного за другим я утянул за собой в никуда привязанную к моей харизме треть рая. Где-то на пути вниз я осознал то, что произошло. Словно... да... словно гром среди ясного неба. Знаете, что я подумал? Я подумал: «О, черт. Черт. Чертов... ад. Самое время подумать об этом. Ведь я даже превзошел себя...»
Ясно, что главный конфликт состоял в моей размолвке с Младшим. Богом-Сыном, если уж называть его титул как следует. Иисусик. Первенец. Сынуля.
С чего начать? С козлиной бородки, заслуживающей сожаления? С отсутствия чувства юмора? С эдипова комплекса? С потери аппетита? Он изгнал семь моих лучших друзей из Марии Магдалины и получил при этом огромное удовольствие. Я вовсе не виню его за это. Да, Магдалина была той еще шлюхой, даже после раскаяния, хотя выглядела так, будто действительно страдала от того, что из нее выходит нечистая сила... Кстати, у меня это есть на DVD. Нужно туда добавить пару-тройку кадров.