— Вам бы следовало вознести руку к моему подбородку, если уж вы так хотите изобразить мольбу, следуя классическим канонам, — сказала она. — Что за балаган вы здесь затеяли?
Я опустил свое лицо ей на колени и просидел так некоторое время. Приятный аромат: выстиранная шерсть, «Опиум», салат с тунцом на обед, солод, едва уловимый след ее озорной и закаленной вагины. Я поднялся с колен, прошелся по персидскому коврику и уселся на кожаный диван, на котором не так давно, но так бесславно восседал Тони Лам. Бетси (пытаясь не подать виду, что она делает это по-девичьи, тайком) взяла из серебряного портсигара сигарету и зажгла ее отвратительной настольной зажигалкой из малахита и золота. Я последовал ее примеру, взяв по одной «Силк Кат» и «Суон Веста».
— Все проще некуда, Бетси. Все действительно просто до невероятности. Я хотел тебя видеть, поэтому я здесь.
Из обеих ее ноздрей вышли два одинаковых облака табачного дыма. Глаза с отяжелевшими веками медленно моргали.
— А, — сказала она, — недавно обнаруженная аллергия на телефон?
— Недавно обнаруженная любовь к спонтанности.
— И конечно же, к агрессивности.
Я игриво усмехнулся.
— Бездарный кондом с башкой словно тыква, и вы об этом знаете.
— Разумеется, я знаю, но это не дает вам никакого морального права набрасываться на бедного парня. Кроме того, Вилерсы готовы выложить четверть миллиона за его следующую книгу, если я приложу к этому руку.
— А кто здесь говорит о его правах, — отпарировал я, — если я захотел вернуться и засунуть свою руку вам под юбку?
— На вашем месте я бы этого не делала, — сказала она, причем несмотря на самоуверенность ее горло залил румянец. — Почему вы мне прямо не говорите, чем я, собственно, могу вам посодействовать?
Не проронив ни слова, я сделал пару затяжек. Как же приятно было развалиться на этом диване, закинуть одну ногу на спинку, а руку опустить на пол! В комнате постепенно становилось тускло, и я знал, что в любой момент Бетси включит настольную лампу (очаровательные пучки оловянных линий в стиле модерн под зеленым абажуром), создав причудливый островок света вокруг своего печального лица. Дым сигарет висит над нами, образуя запутанные клубки. Зааплодировала публика в «Ковент-Гардене». Дети звонко закричали «Браво!». Тихо заклокотали темные настенные часы, и я подумал, как жалко было бы расстаться со всем этим.
— Бетси, — заговорил я, но прервался, выпустив несколько толстых колыхающихся колец дыма, — Бетси, у меня есть для вас книга. Она пока незакончена, но осталось ждать недолго. Я понятия не имею, понравится она вам или нет. Более того, меня это совершенно не волнует. Единственное, чего я хочу, — то, чтобы эта книга была опубликована.
♦
«Я написал это, потому что действительно считал, что вся эта дискуссия между мужчинами и женщинами... война полов, тендерная политика... вся эта диалектика оказались в стадии застоя».
Так говорил Ганн о своей книге «Тела в движении, тела на отдыхе». Я присутствовал там. (Да, я был там. Я нахожусь везде. Не просто присутствую, но занимаюсь делом. Настоящим делом.) «Там» — это грязноватая желтовато-коричневая студия на Культрадио. Ганн и Барри Риммингтон, старомодный и вечно пьяный радиодиджей, настолько худой, что едва выдерживал вес наушников, он курил «Ротманз» одну за другой и сидел в джойсовской манере: не клал ногу на ногу, а сплетал их в единое целое, будто, займи он любую более свободную позу, все тело его распутается и развалится.
«Знаете ли, меня всегда поражало, что многие ребята моего — не моего поколения... а моей... демографии... так сказать, мы подошли к такому поведенческому маскараду перестроенных мужчин». Эта фраза, придуманная им в лондонском поезде, доставляла ему огромное удовольствие. После нее он выдержал паузу, ожидая, что Барри скажет что-то похожее на: «Что именно вы имеете в виду?» К сожалению, прикуривая об окурок очередную сигарету с проворностью обкурившейся черепахи, Барри не слушал то, что говорил Ганн. (Барри совершал немало промахов в прямом эфире всегда по одной и той же причине: он позволял мыслям витать где-то далеко, оставляя интервью в совершенно ненадежных и, более того, ни на что не годных руках; они были своего рода его профессиональным автопилотом: «Маргарет, вы говорите, что вы всегда были амбициозны. Скажите, неужели вы действительно всегда были амбициозны?») Поэтому Ганн продолжил: «Тем самым я хотел сказать, что, как я полагаю, существуют мужчины, принявшие эти феминистские взгляды — мы уже проходили и Андреа Дворкин, и Джермейн Грир93 и в результате получили руководство с указаниями о том, что круто, а что нет, но вопрос, насколько изменился внутренний психологический механизм, остается без ответа. Другими словами, сохранили ли мы свою истинную природу? Я хотел написать роман, который бы смог ответить на этот вопрос, — роман о себе, конечно, — мне помнится, Троллоп94 сказал, что каждый писатель — это первый читатель собственных произведений, — но в то же время роман вообще, о мужчинах и женщинах. Во всяком случае, это было отправным пунктом...»