убить?
Харриет повернула свое мертвецки бледное лицо — от ее дыхания запотело стекло — и, устало вздохнув, на ощупь стала искать мой член.
— Возбуди, — сказал я, — и сможешь использовать его вместо пресс-папье. Уговорить кого-нибудь убить... Признаюсь, моя вина, но им уж точно не совершить убийство. (Уговорите писателя написать роман и увидите, как вы будете покоиться на лаврах славы.) И если уж мы сошлись на том, что я не убийца, значит, лжец — не кто иной, как Сынок.
— Кажется, не срабатывает, дорогой, — сказала Харриет, так резко бросив мой член, что кому-нибудь более чувствительному это показалось бы несколько... болезненным.
— Дело в том, что я никогда не совершал ни умышленного, ни непредумышленного убийства, ни убийства по неосторожности. Запомни это. Но я видел состояние, в которое оно приводит людей.
Харриет нажала кнопку на двери.
— Мэм?
— Что?
— Вы нажали кнопку связи, мэм.
— Ой, правда? Не беспокойтесь. Отключите ее совсем.
— Отключу, мэм. Вы тогда постучите в стекло, если я вам понадоблюсь.
— Что это за парень? — спросил я. — Паркер?
— Ты что-то говорил?
— Разве?
— «...состояние, в которое оно приводит людей».
Вы думаете, это имело для Харриет хоть какое-то значение? Теперь-то вы улавливаете, до чего доводит богатых скука?
— Я довольно часто наблюдал состояние, в котором находятся убийцы, — сказал я. — Бурлящая кровь, гиперчувствительная плоть. Я видел, как деяние изменяло внешность тех, которые на первый взгляд и мухи не обидят. Вытянутая башка и плешь, глазенки и нос, челка, волосы в носу, уши торчком; вместо такого зацикленного на своем деле уродца, красоты уродства, уродства красоты — захватывающая непорочность и неповторимость человека в состоянии восторга от совершенного преступления. Старина Каин, который в своем нормальном состоянии едва ли заставит трепетать сердца, был особым случаем. Когда в нем заиграла кровь: выступающие скулы и тусклые глаза — он стоял на коленях перед измученным Авелем, ветер ерошил его темные волосы, и его губы, обычно не поддающиеся описанию, надулись так, что ему могла бы позавидовать сама Софи Лорен. Настоящий бог. Называйте меня льстецом, — продолжил я, — но убийство — это не мое, оно больше подходит вам. Убийство и человек — две вещи неотделимые. Человекоубийство всегда было у вас самой большой жертвой. Элтон Джон был бы более сексуальным, если бы собрался с духом и пришил какого-нибудь педика.
«Все в порядке, — думала Харриет, — он совершенно безобиден; знай он об этом, он бы точно перестал гнать эту пургу».
Она все еще сидела, отвернувшись, ее лицо не выражало ничего, кроме глубокой скуки. Но мне ничего и не нужно, чтобы понимать многое. В этом еще одно преимущество быть мной.
Вечеринка в Мейфэре оказалась достаточно скучной (легенда рока, в прошлом — гуру гитары, похожий на бродягу, бисексуал со следами от плеток на коже, а сейчас он нервозный транссексуал со спаленными волосами и кожей, напоминающей застывшую овсяную кашу, страдает расстройством желудка и постоянно находится в состоянии депрессии), и Харриет, я, Джек, Лайзетт, Тодд, Трент и кучка других обессилевших гуляк, захватив опиум, отправились в какой-то притон в стиле «Касабланки»95, принадлежащий нашему маэстро. Дом просто огромен; выгодная сделка всего за восемь с половиной, как утверждает Харриет, которая думает, не перекупить ли его, если при их встрече хозяин окажется способным соображать хотя бы в продолжение некоторого времени. Комнаты, комнаты, комнаты и то здесь, то там разбросанные закрытые места для курения, в обстановке которых заметно потворство всем атрибутам мавританского убранства. Все хотят увидеть этот прекрасный дом в фильме. Все хотят дать нам денег. Даже какой-то мультимиллионер, справившись не то с очередным приступом булимии, не то с последствиями дозы кокса, спустился к нам, чтобы предложить нам свой скромный взнос. Среди талантов Харриет (большинство из которых были развиты у нее в раннем возрасте вашим покорным слугой) есть и такой: она, как никто другой, умеет пустить свеженькую сплетню для истеблишмента, используя свои тайные каналы.
— Никак не могу вспомнить, откуда у меня взялась мысль о восьми из десяти. Но, как и все мои предыдущие находки, она великолепна.