Голоса ангелов Братства обращались к новым ангелам. Я устал от чересчур гармоничной тягомотины Gloria. От этого legato18. Все как-то бездушно, можете себе только представить. У нас, у ангелов, нет души, если вам это, конечно же, интересно. Из всех Божьих тварей только у вас есть душа.
В свое время я покупал их миллионами, но, разрази меня гром, если бы я знал, что с ними делать. Единственное, на что они еще годятся, — страдание.
В последнее время у меня для этой цели есть уполномоченные. Белиал уже выработал свой неповторимый метод. У Молоха тоже есть свой, хотя у него воображение совсем не развито: он, знай себе, ест их и срет ими, ест их и срет ими, и так до бесконечности. Но, помните, это срабатывает. Жалобный крик этих душ — приятная музыка, ласкающая мой слух. Астарот всего лишь разговаривает с ними. Иисусик знает о чем. И знает не понаслышке, но едва ли может каким-нибудь образом помешать этому. Кстати, Он никогда и не пытался что-нибудь предпринять, так как души эти находятся у нас в самом низу. Не считая вашего покорного слуги, над бедными душами никто не изгаляется лучше, чем мерзкий Асти. Я научил этого негодника всему. Ему удалось превзойти даже меня. Думает, я не догадываюсь, что он стремится заполучить мой престол. (По возвращении придется что-нибудь предпринять. Нужно заранее подготовиться.)
Вам, крутые парни, психи, извращенцы, головорезы, может быть, интересно, почему я не положу этому конец и не избавлюсь от него. Догадайтесь с грех раз... Все равно не догадаетесь.
Скажете, мол, привычка, и будете не правы. На самом деле в аду все вполне довольны. Души в основном тусуются, курят, выпивают, говорят за жизнь. Здесь всегда есть что почитать.
Слово понемногу распространялось. Наши голоса сливались в прозрачных водах «Славься!» в сильное подводное течение. Мы бездействовали, не зная, что делать. У нас были только предположения, и ничего более. После первой попытки понять себя, подобной первой робкой ласке, нас не покидало состояние замешательства на протяжении еще нескольких сотен тысячелетий, особенно тогда, когда мы пели. 11олагаю, мы бы продолжали петь до сих пор, если бы до нас не докатился слух о том, что для постановки Отца пишется сценарий с рабочим названием «Материальная Вселенная» (окончательный вариант «Творение»), премьера которой с Сыном в главной роли была назначена на ближайшее тысячелетие.
♦
Манхэттен, лето, место как раз для меня и время как раз для меня.
Шашечки такси сливаются в свете рекламных огней. Зловонное дыхание подземки. Бродяги-алкоголики, раздетые до того слоя, с которого обычно начинают портные, — футболки цвета лососины, безрукавки цвета сепии, символы пьянства и воровства. Какое зрелище! Мусоровоз поглощает ароматы города: медленно жующая косилка с грязными зубами и дурным запахом изо рта. Красота! Раскаленные тротуары испаряют дух мочи и собачьего дерьма. Будто вымазанные черной патокой, тараканы делают свое грязное дело, в то время как пузатые крысы снуют под покровом теней. Голуби выглядят так, словно их окунули в бензин, а затем высушили феном.
Манхэттен, лето. Отсутствие самообладания и подступающие желания. Блюющие в водосток алкаши, ударницы панели, обкуренные марихуаной, вмазанный трансвестит, восходящие христианские порнозвезды, озлобленные на весь белый свет придурки, ложь, жадность, эгоизм, политика. Таков мой контрзамысел в противовес Его. Гарлем, Бронкс, Уолл-стрит, Верхний Ист-Сайд — продолжать излишне. Предоставьте мне порядочных людей и немного времени — и мои труды принесут плоды, и Нью-Йорк-Сити, моей Сикстинской капелле (хорошо, что моя правая рука прекрасно осведомлена о том, что делает левая), понадобится реставрация. Уж поверьте мне, она будет тотальной.
Не стоит даже говорить о том, что я от души посмеялся над посланием Гавриила, так я не хохотал, может быть, со времени... испытаний в Лос-Аламосе19. Самодовольный Гавриил, неспособный на ложь. Совершенно неспособный на ложь. А я ему велел поклясться на Библии. «Продолжай, подними свою правую руку...»
На какое-то время я с головой погружаюсь в работу. Вы ведь тоже предаетесь различным занятиям: курение косячка по кругу, запой, непристойные случайные связи. Вот и я отдаюсь работе. Рискуя, просто лезу из кожи вон, когда начинаются небольшие войны или столь притягательные для меня неврозы у сильных мира сего, то есть вашего мира. От вспышки необычной мигрени на всем земном шаре страдают только никудышные тираны; стенания в камерах пыток; меня успокаивает музыка выдираемых зубов и совокупляющихся особей; благоухание затушенных о женскую грудь окурков наполняет мои ноздри бальзамом, освобождающим от сомнений. Часть своего времени я посвящаю развитию технологий (вот-вот должна появиться масса штуковин, позволяющих вам иметь все не выходя из дома) и генной инженерии. Просыпаясь посреди ночи, ученые удивляются, как же, черт возьми, им это не пришло в голову раньше. Я нахожу время даже для мелочей — воровства, насилия, побоев, лжи, похоти, на этом, собственно, я и сделал себе имя. Один старикан из Болоньи, от которого пахло «эспрессо», склонил к содомии своего Джека Рассела, посмотрел на себя в зеркало и был поражен: а почему, собственно, на протяжении долгого времени они оставались всего лишь хорошими друзьями.