— Послушай, почему бы тебе не выложить все сразу? Будь хорошим мальчиком, а? Ну а потом, по: жалуй, продолжим обмен любезностями. Если это ускользнуло от твоего внимания, хотелось бы напомнить, что я пришел посидеть полчасика в тишине в церкви.
— Ты пришел потому, что тебя позвали.
— Боже мой, это звучит так грубо. Знаешь, Михаил, уж от тебя-то я ожидал соблюдения определенных...
— Ты боишься.
На сей раз он сказал это с таким видом, будто ему и в самом деле было известно что-то чрезвычайно важное. Сделай он паузу, я бы не сомневался, что апокалипсис начнется в ту же минуту.
— Ты боишься того, чего более всего желаешь. А желаешь ты того, чего больше всего боишься. Подумай об этом.
— Подумаю, будь уверен.
— Подумай.
— Подумаю, будь уверен.
Надо отдать ему должное, он не злорадствовал. Нет. А отдавая ему должное, нужно сказать, он был не прочь остаться, чтобы поболтать о мелочах.
— До скорой встречи, Люцифер.
— Я встречу тебя, Михаил, будь уверен.
Не помню, как после этого разговора я добрался до «Ритца». Позвонил по сотовому Харриет, она прислала за мной «роллс-ройс» с Паркером, настоящее имя которого Найджел. Мы с Найджелом привязались друг к другу. Проболтали около часа за стаканом виски, пока ехали по городу (Харриет тем временем дремала на заднем сиденье), он показался мне своим парнем. Теперь он необходим мне так же, как вам отвлеченный от жизни фильм, снимающий напряжение во время подготовки к экзамену.
— Дело в том, — сказал я, откидываясь на спинку заднего сиденья и ощущая нежность объятий дорогой обивки, — что, когда политики говорят о многочисленности культур или культурном разнообразии, о неграх и белых или о том, что мы — составляющие этого дурацкого мира, они не замечают нечто более важное. Не замечают намеренного уничтожения одной нации другой, то есть то, что в двадцатом веке мы назвали геноцидом. Найджел, мне кажется, что ваше дело, правое дело вашей агрессивности, — остановить геноцид, что имеет место в этой стране, здесь и сейчас.
— Вы себя хорошо чувствуете, босс? — спросил Найджел, бросив взгляд в зеркало заднего вида. — Вы выглядите несколько уставшим.
(Дружеское участие Найджела, хотя и разбавленное продуктами «Партии за сохранение британской национальной независимости»: права, порядочные граждане, честь, различие, белая раса, патриотизм, родина, передислокация.)
— Что говорят о христианской стране, Найджел? — продолжал я, нащупав в кармане сигареты «Силк Кат» и зажигалку «Зиппо». — Что ее церкви — ее церкви — могут быть проданы мусульманам и превращены в мечети? Поправь меня, если я ошибаюсь. Возможно, мои представления об истории ошибочны, но разве в течение нескольких веков не проводилась небольшая операция под названием «крестовые походы»?125 Или что, это были всего лишь учения? А? (Я буквально выкрикивал эти риторические вопросы. Как ни странно, такие беседы доставляют ему большое удовольствие, хотя это удовольствие заключается лишь в очередном приступе отвращения к политикам.) Найджел, тебе известно, что в отдельных районах Британии детей в возрасте десяти лет — детей христиан — маленьких англичан, детей христиан — заставляют читать Коран? Знаешь, когда ты говоришь об этом людям, они принимают твои слова за ложь.
— Во главе тори хитрый парень.
— Знаю, Найджел, знаю. Знаешь, когда я думаю о... о... — Я запнулся. (Я так давно не видел Михаила. Новое Время его совершенно не изменило. Все та же чрезмерная серьезность речи, ангельское телосложение, также рисуется, все тот же вид посвященного. Вне сомнения, он полагает, что знает многое, что мне неизвестно. Да, пожалуйста. В конце концов, я тоже кое-что знаю, что ему неизвестно.) Я продолжал: — Когда я думаю о той роли, которую твоя страна играла на мировой арене, когда я думаю о том, что солнце никогда не заходило над Британской империей, когда я думаю о том, как эта страна несла блага цивилизации в отдаленные уголки, даря им современные технологии, промышленность, импорт, экспорт... как твоя страна несла менее разумным народам знания о том, как пользоваться природными ресурсами, о существовании которых они иногда и не подозревали, когда я об этом думаю, Найджел, в свете культурного и языкового геноцида, которому теперь содействуют школы, церкви, больницы, само законодательство... меня поражает то, как страны, входившие в состав империи, отплатили своей бывшей метрополии.
Твоя страна. Я разрешил зародившиеся у Найджела подозрения, объяснив, что являюсь наполовину итальянцем. Я не живу там постоянно, но время от времени наведываюсь. Являюсь членом PPNI (Partita per la Preservazione di Nazionalismo Italiano)126, несуществующей организации наподобие PPBN. Когда я произношу что-то типа «бывшая метрополия», потом, как правило, сожалею о сказанном, поскольку словарный запас Найджела небогат, но в этом весь я, что ж поделать. Несколько претенциозный, поэтому иногда я вынужден поступать именно так. Откровенно говоря, я часто становлюсь своим собственным злейшим врагом.