«Если только, — произнес неземной голос, — причина не в чем-то другом».
— Что ты делаешь? — донесся голос Харриет от едва освещенной кровати.
— Пью «Лонг-айлендский чай со льдом». Поспи еще немного.
— Иди сюда, ложись рядом.
— Бесполезно, я все равно не засну.
— А я и не хочу, чтобы ты засыпал. Я просто хочу, чтобы ты... да так, ничего.
Прошло несколько минут. Знаете, я чувствовал себя совершенно несчастным. Пытался прихлебывать «чай» и курить сигарету за сигаретой. Лондонский смог, взбешенный поднимающимся солнцем, превратил его первые лучи в длинный багряный шрам. Пиккадилли постепенно приходила в движение.
— Тебе когда-нибудь снятся сны, — медленно прохрипела Харриет, — в которых ты совершаешь нечто ужасное и непоправимое? Нечто ужасное. И, как бы ты ни сожалел, изменить ничего невозможно? Такое нельзя забыть.
— Нет.
В тот момент я не смотрел на нее. Зачем? Я знал, как она выглядит, лежа на боку лицом к окну, огни города едва заметно отражаются в усталых поблескивающих глазах. Я знал, что она смотрит на меня не мигая, ее щека утонула в подушке, а изо рта упала капля слюны. Я знал, что она выглядит чертовски грустно.
— Я все время вижу этот сон. Он прекращается, только когда я засыпаю.
♦
«Продолжай в том же духе, сынок, — сказал я сам себе на следующее утро. — И можешь снова отправляться к себе в Клеркенуэлл».
Я договорился встретиться с Виолеттой в «Свон-сонге». В роковом заблуждении я полагал, что Виолетта как раз то, что мне нужно.
— Послушай, это нелепо. Я думаю, ты мог хотя бы представить меня своим друзьям. Я никому не причиню вреда.
Как всегда, спокойна.
— Вот поэтому я и хотел встретиться с тобой. Пора представить тебя Тренту.
Я на мгновение задумался об этом. Конечно, вероятнее всего, Виолетта роль не получит. В таком случае предоставим Ганну самому избавиться от нее (этому парню придется самому расхлебывать кашу, заваренную мной, Люцифером, когда он придет в себя), как и Виолетте, когда горечь оставит шрамы в ее душе. Сейчас Виолетта, пребывающая в состоянии, когда, подойдя к славе на расстояние вытянутой руки, до нее можно почти дотронуться, но лишь затем, чтобы понаблюдать, как она повернется к ней спиной и мгновенно и эффектно скроется вдали, — действительно многообещающий, подающий надежды материал. Трудно предугадать, на что в самом деле окажется способна Виолетта, она почти подходит, но чего-то в ней все-таки не хватало. Да, я вижу величавую поступь. Разумеется, вижу ярость. Вижу порывы отвращения и любви к себе, хотя это потенциально опасно для психики. Вижу долгое выжидающее молчание, которое не могут нарушить сотни моих голосов.
— О, Деклан, ты просто невыносим. — Она потрепала Ганна по плечу, стараясь быть похожей на рассерженную маленькую девочку, но тем самым дала мне в руки смертельное оружие на последующие десять минут. — Ну почему ты даешь мне шанс? Я хочу сказать, почему ты даешь мне его, а?
А может быть, ей и достанется какая-нибудь роль. Трудно сказать. В конце концов, много играть ей не придется. Она видится мне в качестве спутницы Сыночка или служанки Пилата. А может, она будет одной из подружек Грязной Мэг до ее раскаяния (ясно, что в фильме будут сцены с двумя героинями, которые я не позволю Тренту вычеркнуть). А может быть, и роль Саломеи, потому что ей присуща свежая юношеская эротичность, которая способна свести с ума папочку. Все равно игра беспроигрышная. Интересно, что станет с Ви, если она доберется до Голливуда? Какая пара получится из них с Ганном!
— Пойдем.