— Куда?
— Тебе нужно в туалет.
— Да нет.
— Нет, нужно.
— Нет, Деклан, правда, я... О, понимаю. О-оо!
Да, черт меня подери, если это Ганн... Я хочу сказать, хотя Виолетта исполнительно отнеслась к тому, что мне было необходимо... Одна нога на толчке, покрасневшие руки обнимают сливной бачок, грива как у Джейн Моррис129 отброшена в сторону в порыве гнева... Под очаровательным нарядом распутницы, под задранной вверх юбкой (новый девиз Ви — «будь готова») я в очередной раз нахожу... я нахожусь в... ага!
— Как нелепо, — произнес я, застегивая молнию, пуговицы, приводя себя в порядок с едва скрываемой яростью. — Я хочу сказать, что это...
— Ну я же говорила, не беспокойся. Ты выглядишь не совсем здоровым, если тебе интересно мое мнение. Почему бы нам не договориться на пятницу?
— Пятницу?
— Трент Бинток. В пятницу вечером. Где он остановился?
Обычно в «Свон-сонге» туалеты содержат в безупречной чистоте, но в этом слева от сливного бачка на полу на плитке была заметна стертая надпись, гласившая: «Всё напрасно».
— В «Ритце», — промолвил я немного устало. — Где же еще?
После этого день совсем не заладился.
Я не планировал закончить его на кухонном столе Ганна в бессознательном состоянии, но эта забрызганная грязью доска с въевшимися пятнами, заваленная всякой вкуснятиной и деликатесами, была совсем рядом, когда я проснулся ближе к наступавшему в городе вечеру — ох, уж это мороженое «Найнти найн»! Парень, не пора ли пресытиться? Меня тошнило — результат ежечасных посещений бара, где солодовые напитки и крепленые вина, сменяющие вульгарную «кровавую Мэри» и холодное пильзенское, испытывали на прочность мою глотку. Пьянство средь бела дня. В такую жару. Представляете, что это такое? Чувствовал ли я себя гадко? Конечно, да еще как. Пошатывание и дрожь вызывают тошноту, и особенно необычайное опорожнение разума. А прежде всего — мое недовольство собой. Давно, действительно очень давно, я не был так собой недоволен. И с какой стати в месяц адских воскресений я решил навестить могилу Анджелы Ганн, просто ума не приложу. Я, что, думал, что это поможет?
Не смейтесь, но именно так я и поступил.
В последнее время меня преследуют желания, странные порывы, толкающие на всевозможные неожиданные и нелепые поступки. Такие слова, как «неизлечимый» и «оккультный», пульсировали у меня в мозгу. Пустые дурные предчувствия Вордсворта: «исчезновения», «нас покидают»... Да вы, наверное, просто со смеху покатываетесь. На минуту я позволил пластмассовому телу Ганна немного растянуться, понаблюдал в окно за медленным парадом взбитых облаков, а затем возвратился на изнемогающие от жары улицы, ведущие к церкви Святой Анны. Шепот сердца, настойчиво трепетавшего у позвоночника, словно прикосновение ледяной ладони. Проносящиеся мимо образы: лицо Анджелы на той фотографии. Родственники усопшей, склонившиеся над ее сырой могилой, словно менгиры. Лицо Ганна в карманном зеркале в туалете похоронного бюро, пара слов, добавленных им к речи, спрятанных под душащей невысказанной сыновней лаской. И все это, пока я пробирался мимо разбросанных повсюду ресторанов быстрого питания и валяющихся на асфальте таблоидов, засунув руки в карманы и растеряв всю силу воли. Что ж, хохочите. Они там, внизу, просто обоссались от смеха. Я начинаю уссываться, лишь думая об этом. Крошечное кладбище. К тому времени, как я туда добрался, последний луч солнца исчез за горизонтом. Меньше ста надгробий, похожих на... А собственно, на что? Громадные зубы? Знак победы? Да пропади оно все пропадом, этот язык просто испытывает мое терпение! Чем бы они ни были, это были маленькие могильные холмики, некоторые совсем свежие и чистые, другие превратившиеся в руины. Полустертые даты. И у Нового Времени есть своя тряпка для того, чтобы иногда стереть пару строк. Это не требует много времени. На кладбище не было ни души. Маленькая темная, только что тщательно отреставрированная церквушка отбрасывала свою тень мне на спину. Я собрался было навестить миссис Канлифф с ее косым взглядом и наведенным лоском, но решил нанести визит попозже. Она в надежных руках. Ей становится все хуже. Я почувствовал, что начинаю замерзать. Я вообще чувствовал себя ужасно, вы должны это знать, словно кожа на шее обмякла, и сердце Ганна, эта птица со сломанным крылом, взмахнуло крыльями так, что мой букетик ярких нарциссов опустил вниз головки130 и внимательные деревья оказались во власти утихшего ветра131 чувства вины. Насколько часто он мог заставить себя приходить сюда?
Вы знаете, что я сделал? Заплакал. В самом деле. Все глаза выплакал. Прямо здесь, на ее могильном камне.