Рейхсфюреру очень тяжело обдумывать формулировку предостережения, сделанного Крайгером и Гоффманом, причем сами происшествия не покидают его мыслей.
Герд Крайгер провел в Бухенвальде восемь месяцев. (Маркус Гоффман пробыл там только три.) В декабре ему дали отпуск, чтобы он мог принять участие в похоронах отца в Лейпциге. Герд не был близок с отцом (может быть, в этом-то дело, думает Генрих), и среди своих коллег по лагерю он не делал секрета из того, что двухдневное пребывание в городе рассматривалось им не как возможность формального выражения скорби, а как шанс в высшей степени неформального выражения похоти: в течение сорока восьми часов (сразу после того, как с обременительным захоронением тела будет покончено) он отправится в объятия своей невесты, восхваляемой им Вильхомены Майер, или, как они оба предпочитали, просто Вилли.
Генрих, вопреки своему здравомыслию (ему кажется, что это не сентиментальность, а какая-то слабость), хранит в верхнем ящике письменного стола фотографии Герда и Вилли (а не Маркуса). Герд стоит перед фотоаппаратом в униформе: сильно выступающие скулы, огромные серые глаза, рот с полными губами, зализанный назад белокурый чуб, который выглядит на снимке белым пятном. (Как раз такие волосы предпочитал и сам Генрих.) Но его внешность не была идеальна: в лице была какая-то однобокость, словно кто-то хорошенько встряхнул его, и его части неправильно перегруппировались; тем не менее ничто не вызывало подозрений.
На другой фотографии Вилли Майер, суженая Герда, — девушка со светлым лицом, темными глазами и ярко-рыжими волосами, искусно собранными в шиньон. У нее немного пухлые щеки и подбородок, и Генрих подозревает, что с возрастом она, к сожалению, потучнеет, но ее лебединая шея просто очаровательна, кроме того, видно, что под облегающей блузкой находится пара внушительных арийских Titten. На фотографии ей двадцать два, она сидит за роялем, но не играет, а крепко держит обрамленный рамкой аттестат с отличием из Лейпцигского частного колледжа музыки. Она выглядит по-настоящему счастливой, немного самодовольной и беззаботной. Когда бы ни выкладывал рейхсфюрер их фотографии рядом друг с другом на покрытый лаком дубовый стол, он чувствовал, что, скорее всего, их ожидали долгие годы скучной, добропорядочной и несчастной совместной жизни и четверо или пятеро карапузов. Он был уверен, что все было бы хорошо.