В конце концов теряешь и самых блестящих своих студентов. Так я довел Генриха до самоубийства (после продолжительных приступов тошноты, боли в желудке и целого ряда психических расстройств, свидетельствующих о том, что даже рейхсфюреру сложно осуществить все, о чем он говорил) в 1945 году. Но оцените по достоинству то, как он пытался держаться. Оцените приверженность к цивилизован ной жестокости. Ничего не бесит Старика так, как она. Он может простить животное внутри вас, разлагающее вас морально. Но он не сможет простить вам то, что вы пригласили животное к столу.
Но вся система лопнула, скажете вы. Лагеря смерти были освобождены. Долбаные наци проиграли.
Да, дорогие мои, они проиграли, но их победа не была моей целью. (Это, прежде всего, была цель их самих, этих придурков.) В конечном итоге их победа не имела никакого значения после того, что они сделали, поскольку миллионы людей отказались от нелепого заблуждения, что Бог любит мир.
Генрих, кстати, очень удивился, когда обнаружил, что кричит в агонии в аду после того, как проглотил приветственный коктейль.
♦
А мне пришлось, не знаю почему.
Вечер в Клеркенуэлле. Пишу часами. Безразличный ко всему дождь, небо Лондона, похожее на легкое заядлого курильщика. Весь Сити, уставший, с больными ногами и мокрой кожей, разошелся по домам. Разошелся по домам в поисках утешения от работы. Разошелся по домам, чтобы есть, пить, мастурбировать, болтать, курить, смотреть по телевизору «Кто хочет стать миллионером?». Разошелся по домам к своему заурядному существованию, лишь временами прерываемому ужасным намеком на то, что, несмотря на все, несмотря на сериал «Улица коронации», сигареты «Силк Кат», супермаркет «Сейнзбериз» и две недели Уимблдонского турнира, несмотря на все это и еще множество других вещей, заурядное существование однажды будет окончательно остановлено — смерть поставит свою точку. Я сидел у окна в квартире Ганна и наблюдал за тем, как офисы и банки выдыхали людей, — за систолой и диастолой часа пик. Я видел то же, что и всегда, и считал своей обязанностью убедиться в том, что каждый неземной наблюдатель мог видеть, как люди избегают Бога. Все же какими красивыми вы кажетесь мне даже спустя все эти годы! Глаза, — я никак не могу привыкнуть к красоте человеческих глаз, — так явно подчиненные душе и готовые продемонстрировать мои достижения.
Трудно объяснить причины того, как я оказался здесь. Я расскажу вам одну из них.
Не так давно, пребывая в мире довольно продолжительное время, я решил вернуться немного назад во времени и побродить среди плебеев, чтобы пощекотать нервы и встряхнуться. Нужно поддерживать форму. Опытные мастера во всем мире скажут вам, что просто необходимо время от времени стричь кого-либо, чтобы не потерять сноровку. Так я очутился на опушке леса в северной части равнины Солсбери (Стоунхендж? Моя работа. Ритуальное изнасилование, пытки и убийство. Календарь? Эти ученые-исследователи просто смешат меня.) вместе с Эдди и Джейн. Эдди слышал в последнее время какие-то голоса, выражаясь точнее, голоса Баракила, Ариоха, Изекеила, Йеквона и Самшиила, нашептывавшие ему на ушко с утра пораньше. В любом случае несколько часов назад они еще не знали друг друга, хотя скорее это Джейн не знала Эдди, который уже некоторое время наблюдал за ней. Эдди — тридцатидвухлетний радиоинженер с головой, похожей на пивную кружку, карими глазами и вечно черным ногтем на большом пальце. Джейн — двадцатичетырехлетняя брюнетка, ничем не примечательная, но и не уродина, одна из двух служащих маленькой компании по прокату автофургонов, расположенной на окраине города и не имеющей своей собственности.
На лице у Эдди явно проступает потенциал серийного насильника. Снять с него маску, и трудно сказать, сколько (девушки, берегитесь!) будет жертв. Плюс его мама, фанатичная католичка, что само по себе является своего рода сахарной глазурью на торте. Ребята работали некоторое время, но признавались, что в конечном счете, вопреки своим ожиданиям, им требовался Голос Своего Господина, чтобы завершить начатое. Со мной такое часто случалось. Я передавал им полномочия, но рано или поздно они робко приползали обратно, сняв в почтении головные уборы, интересуясь, не найдется ли у меня минутки, чтобы... э-э-э ... и т. д. «Эдди, — обратился я к нему голосом его матери, — все в порядке, ты не попадешься». (Вот то, что вам нужно услышать, — не то, что поступок можно оправдать морально, а то, что о нем никто не узнает.) Это сработало.