Когда у меня на затылке поднимались волосы и раздалось не то едва уловимое эхо, не то голос хозяина тела: «Делай так-делай-так делай...», — кто-то слегка хлопнул меня по плечу и какой-то давно знакомый голос сказал: «Можно вас на пару минут, мистер Ганн»?
Я повернулся. Как-то странно. Мучительно медленное движение шарниров; все смазалось и куда-то понеслось: столы, стулья, бокалы, лица. Затем все прошло, и я увидел его: стройный темноглазый господин с коричневато-желтой кожей, вытянутым лицом и чувственной улыбкой, в льняном костюме кремового цвета, с кроваво-красным галстуком, и, кроме того, в нем было то, чего я не чувствовал уже с... с...
Явившийся свету голос Ганна поразил меня своей незначительностью и надломленностью. «Рафаил», — сказал я, почувствовав, что нечто странное происходит внутри меня, словно неловко распускается какая-то сжатая орхидея. Кажется, легкая паника.
Он откашлялся, улыбнулся из-за моего плеча все еще затаившей дыхание Виолетте, затем снова посмотрел на меня и спросил:
— Можно поговорить с тобой наедине, дружище?
— Ты, должно быть, шутишь.
— Нет, дорогой мой, я вовсе не шучу.
— Для начала брось это свое «дорогой мой». На днях у меня возникло предположение, что я мучаюсь от быстро развивающейся доверчивости.
— Ты хотя бы послушай, что я тебе скажу.
— Это, наверное, шутка. Ты сам-то как думаешь? Смешно до упаду. Обоссаться можно. Ты — представитель рода человеческого. Умора.
Бедная Виолетта, Полагаю, она наконец выдохнула. Попытка заметить Очень Знаменитую Кинозвезду не увенчалась успехом: через весь бар Трент крикнул «Деклан!» и затем стал жестикулировать, изображая напиток, это означало лишь то, что они вот-вот к нам присоединятся. Я засобирался, желая все разузнать. У выхода я бросил взгляд на Виолетту. Она уже не сидела, скрестив ноги, а руки ее теперь сжимали коленные чашечки. Туфля, свисавшая с пальцев ее ноги — стильно, пошло, все равно как, — теперь упала. Бармен опустил голову, якобы старательно надраивая желобок для шампанского, но я увидел, что он заметил мой неожиданный уход и хотел знать, где она ее потеряла, эта босая на одну ногу распутница супругами маленькими грудями и эффектными волосами.
А дальше сырая ночь на Пиккадилли и кавалькада кашляющих автомобилей, кротко дышащие деревья Грин-парка, высокий опустошенный небосвод, усеянный звездами, с быстро плывущими по нему облаками.
— Мне нужно кое-что тебе рассказать и показать, — сказал он. — Но здесь неподходящее место. Ты поедешь со мной?
— Куда, ради всего святого?
— В аэропорт.
Я его никогда не видел таким. Я его никогда не видел таким, в оболочке из плоти и крови, но я вовсе не это имею в виду. Я имею в виду, что я никогда не видел его таким настойчивым. В старые добрые времена он был... В общем, он был моим соратником. И теперь он не стал тщательно обдумывать каждое свое слово. Только твердил, что я могу ему доверять. Что я могу доверять его любви. Что он одинок и безоружен. Что борьба будет недолгой. Что мне ничего не нужно было с собой приносить. Паспорт Ганна был у него во внутреннем кармане. «А ты поправился с тех пор, как был сделан этот снимок», — сказал он, обращая внимание на фотографию в паспорте во время регистрации. Если бы не крайне возбужденное любопытство, я бы толкнул его в один из магазинчиков, торгующих беспошлинными товарами, и отправился назад в «Ритц». Но как бы не так. Я и любопытство едины.
Ночной полет в Афины, поездка в такси по извилистой дороге до Пирея, последний катер, остров, спящие улицы, эвкалиптовые деревья и хаос холмов, вилла. Рафаил, благословенный архангел Власти и совместно с Захариилом правитель Второго Неба, теперь — Тассо Мандрос, владелец ресторана, филантроп, вдовец, грек.
— Боже, боже, боже, — сказал я, хихикнув.
— Люцифер, пожалуйста. Проявляй уважение. Все-таки это мне причиняет боль.
—Ты, наверное, знаешь, что попусту теряешь время.
Его вилла смотрит на восток, прямо на море. Мы сидели с большими бокалами узо148, наши босые ноги ощущали недавно вымытые камни веранды. До рассвета оставался час. Я прикурил «Силк Кат» и жадно затянулся полной грудью. Ну как тут обойтись без сигареты, когда перевоплотившийся ангел, которого я не видел несколько биллионов лет, только что сообщил, что мне вот-вот позвонят.
— Ну не надо.
— Но это правда.
— Это потому, что время заканчивается.
— Люцифер, ты не понимаешь.