– Еще раз спасибо, – сказал с жаром Санек и отправился к бараку.
***
Этот барак стоял здесь с незапамятных времен. Когда-то в нем жили рабочие. Еще лет десять назад здесь у фасада были разбиты цветочные клумбы, а за бараком шумел сливовый сад. Но потом рабочие получили квартиры в соседних многоэтажках и покинули это место. А старики остались доживать здесь свой век. Сад со временем высох, а до клумб никому не было дела. Дом, как и его жильцы, состарился. Даже ЖЭУ забыли о нем, и потому не спешили со сносом. Даже участковый не хотел здесь появляться.
Санек постоял с минуту рядом с ветхим домом. Потом сел на корточки поднял с земли камень и повертел его в руке. Он думал о том – зачем все это? Вот дом, где живет великий мастер. Кто же, как не гений, который знает все обо всем, даст ему ответы на самые сокровенные вопросы? Гений, путешествующий во времени. Любимец богов.
Потом камень полетел овраг, который опасно подобрался к дому.
Несколько шагов, и Санек оказался в чреве дома, заполненного скрипом старого дерева, затхлым запахом плесени и сыростью.
В длинном коридоре горела грязно-желтым светом одна-единственная лампочка. Длинные тени от каких-то сундуков, коробок и досок лежали на полу. В конце коридора была дверь, еще одна находилась рядом с Саньком. Из-за нее раздался женский голос.
– Ну что же ты молчишь? Почему не пьешь?
Санек сделал осторожный шаг в сторону двери.
– Ты меня не уважаешь? Да я любому мужику голову могу снести. Слышишь, любому! Вот возьму и тебе проломлю череп!
Санек не смог побороть любопытство, наклонился и посмотрел в замочную скважину.
Виден был белый стол, весь в каких-то желтых пятнах, на нем несколько бутылок, булка хлеба. За столом сидела косматая рыжая старуха, тощая, с трясущимися руками, одетая в длинный ветхий халат.
– Скотина! – взвизгнула она, – Вот схвачусь за нож, что ты сделаешь? Ничего не сделаешь! Ты боишься меня. Меня все мужики боялись. Потому что все вы бабы! Даже хуже баб! И ты будешь пить со мной, я тебе сказала, значит будешь!
Она плеснула дрожащей рукой в два стакана какой-то жидкости и снова обратилась к невидимому для Санька собеседнику:
– Пей же со мной, скотина!
Сначала она выпила свой стакан, потом второй. Ее лицо исказила гримаса омерзения. Она быстро занюхала куском хлеба.
– Ну, вот ты уже и пьешь со мной, – сказала она спокойнее, – Я же говорила, что выпьешь. Никуда бы ты не делся от меня. Сейчас мы с тобой допьем эту бутылку, а потом ляжем в постель. Как миленький ляжешь!
Она снова налила два стакана. И снова выпила их одна. Санек чуть повернул голову, изменяя обзор и обнаружил, что кроме старой алкоголички в комнате никого не было.
Санек отпрянул в ужасе от замочной скважины.
Что ж, это была не та дверь. Он двинулся дальше по коридору, боясь скрипнуть половицей, а то вдруг эта старуха услышит и бросится на него с ножом.
Он подошел к дальней двери и положил ладонь на металлическую ручку. Дверь скрипнула и отворилась.
Саньку открылась большая комната с низким, почерневшим потолком, старым комодом, деревянным письменным столом и кроватью, заваленной какими-то старыми свалявшимися шубами и тряпками. Единственное окно было закрыто простыню. Такая же голая, как в коридоре, лампочка слепила глаза. За столом, повернувшись спиной к гостю, сидел человек. Рядом с ним стоял сложенный мольберт, какие-то рейки, несколько холстов валялось на полу.
Человек сидел неподвижно, не обращая внимания на скрип двери за спиной. Казалось, он оглох.
Санек сделал к нему несколько шагов. Незнакомец обернулся. Это был он, тот самый художник – призрак да Винчи. Только глаза у него были опухшими, взгляд – погасшим и безжизненным. Сейчас, в свете едва живой «лампочки Ильича» Санек вдруг с потрясающей ясностью увидел, как жалок и мрачен этот человек. Где же одухотворенность, где свет его высокого мудрого чела?!
Морщинистая кожа, скомканная, лохматая борода, какая-то телогрейка на голое тело.
Художник плеснул в граненый пожелтевший стакан водки и протянул его незнакомцу.
– Вы, вы, – только и смог промямлить Санек, – Вы….
Старик пожал плечами, мол – не хочешь со мной выпить, уговаривать не стану, и осушил стакан. Потом достал папиросу и закурил.
Что-то в его лице действительно напоминало черты да Винчи. Но сейчас стало очевидно, что сходство было весьма приблизительным. Санек стоял опустошенный и грустный. А старик, тем временем сделав пару затяжек, выпустил дым и поднялся на ноги. Его шатало из стороны в стороны. Он сделал шаг в сторону мольберта, снял свои замызганные шаровары и опорожнил мочевой пузырь. Моча с шумом полилась по холстам и свернутым ватманам.
Сделав свое дело, он, как ни в чем не бывало, уселся на прежнее место.
Санек развернулся и бросился было обратно на улицу, но его задержал хриплый голос:
– А чего заходил-то?
Санек приостановился, оглянулся и спокойным голосом произнес:
– Гаврилыч просил привет передать.
– А это кто?
Санек махнул рукой – какая, мол, разница.
Его иллюзия умерла. Он понял, насколько он был глуп, поверив своим фантазиям. Леонардо да Винчи в двадцатом веке – плод его больной, воспаленной фантазии. И вот этой фантазии не стало. Последняя надежда рухнула. Маленький остров утонул в черном океане жизни.
***
Говорят, что Санек и сам стал потом много пить, гулять, прожигать деньги. Работать он продолжал грузчиком на старом складе. Мужики изменили к нему свое отношение и стали его уважать – за то, что и выпить горазд, и за словом крепким в карман не лезет.
Он стал проще вести себя в жизни, успокоился, пропали все комплексы, появился цинизм.
Только иногда, очень редко, когда Санек смотрел на небо и видел там летящих птиц, ему становилось не по себе. В такие моменты он пытался понять – для чего его ум сотворил ту странную иллюзию – Леонардо да Винчи?
Женщины,
которые пьют
Обычно я покупаю какой-нибудь коктейль – градусов девять, не меньше, и гуляю по улице, смакуя вкус спирта и фруктового концентрата. Не могу без выпивки.
Зачем я пью?
Мне кажется, настоящий мужчина должен пить. А я хочу быть настоящим мужчиной. Мужчина должен пить, зарабатывать деньги и гулять налево. У меня получался в совершенстве только первый пункт. Зато у алкоголя есть одно интересное свойство – он отключает верхнюю кору головного мозга, затормаживает ее, и мысли становятся более абстрактными, более отточенными, яркими и правильными. У меня от алкоголя в голову навязчиво лезли размышление о мире. Я называл это «разгребанием старого хлама в своей душе».