Мы тоже подсели к ним. Оказалось, что один из английских моряков немного говорил по-русски. Он бывал в Ревеле, Петербурге, Архангельске и в других портах России.
— У вас есть хозяин, у нас есть хозяин; у вас есть рабочий и матрос, и у нас есть. Плёхо, везде плёхо, — старался объяснить он, что и в Англии тоже есть богатые и бедные.
Хотя моряк уже изрядно захмелел и плохо выговаривал слова, мы понимали, что в Англии все же несколько лучше, чем у нас. Здесь на фабриках и заводах работают не по десять — двенадцать, а по восемь часов. У рабочих есть свои клубы, где они могут открыто собираться.
Через два дня мы вновь отправились на берег. В этот раз общественность близлежащего города Уэймута пригласила русских моряков в гости. С наших кораблей туда отправилось более тысячи матросов и офицеров. Шли ротными колоннами с духовым оркестром. Улицы Портленда были запружены горожанами, приветствовавшими гостей.
В центре города в большом деревянном театре, украшенном русскими и английскими флагами, в честь нас был дан концерт, демонстрировался кинофильм. А в фойе хозяева угощали русских матросов английским пивом. Были здесь и английские моряки. Некоторые из них надевали наши бескозырки и по нескольку раз становились в очередь к буфету.
Во втором часу ночи гулянья закончились, и мы направились в Уэймутский порт, где нас ждали паровые катера. Большое впечатление произвело на нас посещение Уэймута. Тяжелая служба, пощечины боцманов, придирки офицеров — все это как-то сгладилось, потеряло остроту. Вот так бы все время путешествовать по разным странам, морям и океанам. Те из матросов, кто побывал в Лондоне, привезли всевозможные сувениры.
Слева, будто затянутые прозрачной синеватой дымкой, — берега Франции. Вторые сутки «Рига» идет на юго-запад. Однообразие жизни на корабле нарушается только тем, что иногда встретим «купца» или рыболовную шхуну.
Мы входим в залив Ируаз. В живописной бухточке под горой Сен-Мишель раскинулся Брест. На рейде стояли расцвеченные флагами наши корабли. «Рига» тоже бросила якорь. Началась приборка. Матросы с интересом посматривали на берег.
Ко мне подошел Степан Чирков — матрос с «Риги». Еще в Ревеле нас познакомил Василий Тихий, и тогда же выяснилось, что Степан — мой земляк. Мы иногда встречались, вспоминали наш северный, вологодский край. За время похода мы сдружились. Поэтому я не удивился, услышав, что он хочет поделиться со мной мыслями об одном очень важном деле.
— Завтра на берег пойдем, — сообщил Чирков. — Так вот тебе письмо. Будешь, может, дома, передашь, а не будешь — отправь почтой. Я остаюсь во Франции…
Я ждал чего угодно, только не этого.
— Не дезертирую, Митя, нет. Не смотри на меня такими глазами. Я еще вернусь на флот, вернусь в наш Кронштадт, но позднее. Если же останусь на корабле — арестуют. Точно знаю. Меня вызывал к себе сам Старк, был разговор… А ты ведь знаешь: никакой я не преступник…
На второй день я побывал в Бресте и, хотя имел увольнительную всего на два часа, много чего увидел. Здесь очень редко встречались напыщенные господа, которые презрительно мерят тебя взглядом. Французы — разговорчивые, гостеприимные люди. Да, Франция интересная страна, особенно ее трудовой народ. Как радостно, как приветливо встречали портовые рабочие русских матросов! И мы, хотя разговаривали на разных языках, отлично понимали друг друга.
Быстро пролетело два часа. Я возвращался в порт. На причале собралась толпа французов. С негодованием наблюдают они непривычную для них картину: капитан 1 ранга Небольсин остановил матроса, который второпях не отдал ему чести. Матрос вытянулся перед ним.
— Мерзавец! Напился, наверное, как свинья?
Небольсин ударил матроса по лицу белоснежными лайковыми перчатками, которые держал в руке, затем повернулся к унтер-офицеру, стоявшему в стороне, и крикнул:
— Унтер-офицер! Как можно?..
Откуда-то появился лейтенант. Небольсин обругал и его, приказав немедленно отправить виновных в карцер.
Французы, собравшиеся на пирсе, возмущались, возбужденно переговаривались между собой. Пожилая француженка, наблюдавшая эту сцену, то и дело повторяла:
— Quel despote affreux!..[2]
Я не понимал слов, но до сознания моего дошло, что женщину поразила сцена грубой расправы над матросом. Да разве только ее одну? Даже мы, матросы, привычные к подобному, восприняли этот случай как унижение чести моряка русского флота.
Через полчаса я был на «Риге». Первым меня встретил Степан Чирков: