Подавленными спустились на кормовую палубу, нашли Петрова, доложили. Он не терял надежды на установление связи. По указанию Полухина радист Порфирий Угольков передал обращение гангутцев к матросам других кораблей. Может, и вправду радиограмма дойдет до адресатов?..
Петров весь в заботах. Покуда мы звонили, в кубриках шли бурные митинги. Мазуров поднял 3, 4, 5 и 6-ю роты, то есть половину экипажа. Кроме него с речами выступили комендоры Пронский, Санников, электрик Куликов. А на палубе носовой части во главе 1, 2, 7 и 8-й рот стали Ваганов, Янцевич и Лагутин.
Всюду призывы ораторов шумно поддерживались.
Офицеры попытались уговорить восставших, но лейтенант Кнюпфер сразу же выхватил револьвер. В него полетели куски угля, разные металлические предметы. С гиком всех офицеров загнали в кают-компанию. В суматохе, правда, недоглядели: Фитингоф успел послать одного офицера на шлюпке с донесением в штаб бригады.
Первоначальный предлог восстания — скверная каша — был забыт. Матросы кричали: «Долой войну!», «Долой немцев офицеров!», «Долой царское правительство!».
Страсти разгорались. Гальванер Мижлюля, отличавшийся анархистскими взглядами, кричал, чтоб кончали митинговать, а брались за дело, призывая перебить офицеров.
Спустя десятилетия И. П. Андрианов в письмах ко мне вспоминал, что главная пятерка решала вопрос о вооружении восставших и об аресте офицеров, загнанных в кают-компанию. Для этого Винклеру и Лютову было поручено перекрытием пара в турбине выключить свет. Но не успели матросы подойти к пирамидам, как снова вспыхнули лампочки. Свет включил Пронский, дежуривший у запасного дизеля. Он не знал о решении пятерки. Тогда его осуждали, а потом посчитали, что это к лучшему. Впотьмах разъяренные матросы могли перестрелять офицеров, и тогда судьба всего экипажа сложилась бы трагично.
Часов в одиннадцать вечера на корабль прибыл Кедров. Перед строем с фонариком в руке он грозно заявил, что бунтовать во время войны — преступление, за которое по головке не погладят.
— Вы действуете заодно с врагами нашими, немцами. За нарушение присяги, знаете, что мы с вами сделаем?
Из строя полетели выкрики:
— Нечего запугивать!
— Хуже смерти ничего не будет!
Командир корабля направлял луч фонарика то в одно, то в другое место, стараясь разглядеть кричавших. Вскоре он понял свое бессилие и стал уговаривать матросов, даже распорядился выдать команде мясные консервы, чай и хлеб.
Голодные матросы пошли получать запоздалый ужин. Нет, они не смирились, еще надеялись на подмогу и на свои силы.
В левом кормовом каземате совещалась главная пятерка. Корабль уже шесть часов фактически находился в руках восставших. Что же делать дальше? Многие теперь поняли, что Полухин прав, и все же Мазуров, Ваганов, Петров по-прежнему были в плену стихийного подъема матросов. Кто-то предложил снарядить катер для установления связи с кораблями, но к тому времени на корабле не оказалось ни одной шлюпки.
Тогда заговорил Полухин. Он указал, что соседние корабли не отозвались на наши призывы. Надо смотреть правде в глаза — восстание гангутцев не поддержано. А одним выступать нельзя. Пусть матросы расходятся по кубрикам. Необходимо предупредить каждого о поведении на неминуемых допросах — не называть товарищей, говорить, что, мол, рано уснул, ничего не видел, не знаю.
Андрианов выразил согласие с данной оценкой. Не возражали и другие, но Мазуров, Петров и Ваганов выдвинули варианты: утром пойти на Петроград, соединиться с рабочими, а если не удастся, то уйти в Швецию и по примеру потемкинцев интернировать корабль. Полухин грустно смотрел на разгоряченных матросов, видно, мало верил в то, что они предлагали, но и не опровергал. Он еще раз предупредил, чтобы довести до каждого линию поведения на допросах.
Глубокой ночью матросы улеглись спать. Однако заснуть удалось немногим. Тяжелые думы не давали покоя. А с рассветом, повскакав с коек, мы стали разглядывать рейд. Так хотелось, чтобы нас поддержали матросы других кораблей! Но, увы, этого не произошло.
Вскоре на линкоре в сопровождении Кедрова появился вице-адмирал В. А. Канин, назначенный после смерти Эссена командующим флотом. Он посмотрел на шеренги матросов и, не здороваясь, пошел вдоль рядов, глядя в глаза каждому.
— Чего злодейски глаза опускаешь? Почему мордой крутишь? — пристал вдруг он к нижнему чину.
— Никак нет, ваше высокопревосходительство! Совесть у меня чиста.
Матросы посмотрели в сторону вице-адмирала. Перед ним стоял Мижлюля.