Натянув картуз на голову, взяв свою старую сумку с одеждой, кинула туда оголовье молотка. Глянув еще раз, не забыла ли чего, хлопнула себя свободной рукой по лбу.
– Дура!
Протерши тряпкой рукоятку ножа, она вздохнула.
– Бедный Толик.
Тряпкой, закрыв за собою дверь, она быстро пошла обратно. Два часа ходить за хлебом, это явный перебор. Утешало, что никто не знал, когда она вышла за ним из дому. Глаза ее застилали слезы, губы дрожали.
– Если бы ты скотина, не покалечил ту девку, которую мне Ростик показывал, я бы тебя не тронула. Ты же ей не рожу, ты ей душу поломал. Ростик рассказывал, она умом повредилась. Ты бы все равно кого-то убил, и тебя бы расстреляли. А так, в следующей жизни у тебя будет счастливая судьба. Наверно.
Пройдя полдороги, Оля переоделась в свою одежду, зашвырнула подальше обмотанное в тряпку оголовье молотка и попрятав через каждые сто метров элементы Ростикиной одежды в кусты, с пустой сумкой вышла из посадки и направилась домой. Купив по дороги две булки хлеба, и отламывая от одной из них кусочки, она жевала и думала все ли сделано правильно, и не осталось ли висящих хвостов. Ее раздумья прервала соседка.
– Ты где ходишь Оля! Тебя милиция ищет! Уже час тут с собакой все облазили и подвалы и чердаки! У Ростика были, тоже с собакой.
– Так, где они, нет никого.
– Уехали уже все. Двое осталось, во дворе сидят, всех по очереди опрашивают. Иди бегом туда!
– Уже бегу. Аж подпрыгиваю.
– Заберут тебя и правильно сделают.
– А я им расскажу, что вы из деревни самогон десятилитровыми банками возите.
– Сучка ты Оля!
– А ты, тетка Люба, жена верная, я и твоему мужу могу кое-что рассказать – громко расхохотавшись, Оля направилась через черный ход во двор, оставив изумленную женщину провожать ее глазами.
– Совсем умом повредилась после больницы, – сделала свой вывод тетка Люба.
***Когда Петро увидел ее, неторопливо идущую к группе соседей и жующую по дороге кусок хлеба, он не мог понять, почему он не может оторвать от нее глаз. Поднявшееся над домом солнце запуталось в ее коротких волосах, раздело ее, просвечивая насквозь тонкую ткань ее платья, и он отвел глаза в сторону. Вдруг он понял, почему так хочется смотреть на нее, она излучала покой, она щедро разливала его вокруг себя, все затихало, попадая в его сень. Если бы у Петра было время, он сравнил бы это чувство, с покоем каменных фигур, стоящих на высоких курганах в безбрежной степи. И в нем затихала злость, азарт, волнение схватки когда он смотрел на нее.
– Стрельцова, – позвал он ее.
Продолжая жевать хлеб, она неторопливо подошла к столу положила на лавку сумку с хлебом и села напротив них. Ее глаза были красными от слез, грустными и задумчивыми.
– Где ты ходишь Стрельцова? Сказали, ты за хлебом пошла, мы уже час здесь крутимся, а тебя нет. Что случилось? – Женя подозрительно смотрел на ее красные глаза.
– По улицам ходила, плакала, – просто сказала она, – Ростик пропал, теперь некому меня защитить.
– Нашла из-за чего плакать. Вот Женя над тобой шефство берет, и ко мне всегда можешь обратиться. – Ему показалось, искра бешенства молнией промелькнула в ее глазах. Глядя на него в упор, она сказала,
– Помоги мне, товарищ милиционер, вон видишь того, высокого и худого, это Сеня Жердь. Он вчера на танцах мне сказал, что если до следующей субботы я ему добром не дам, он меня зароет.
– Да ничего он тебе не сделает, а если пальцем тронет, скажешь мне, я с ним разберусь.
– А если я буду лежать в канаве с проломленным черепом, какой мне с этого толк?
– Пойми, Стрельцова, есть закон, то, что ты говоришь, это слова, у тебя даже свидетелей нет.
– Через две улицы отсюда, на улице Ленина, живет начальник горкома партии. Там милиционер часто возле дома дежурит. У него дочь, моя одногодка, я ее видела несколько раз. Вот если бы Сеня ей такое сказал, знаете, что бы с ним было? Его бы забрали в милицию, и оттуда он бы попал в больницу или на кладбище. Такой вот у вас закон, товарыш милиоцинер. – Она грустно смотрела на него. – Спрашивайте, пока я тут. Уеду отсюда, на фабрику ученицей пойду. Тут мне не жить.
Записывая ее показания и обдумывая услышанное, он постепенно успокоился, в поселке было немало персон, которым по плечу роль Бугра в его пасьянсе. А то, что она тут наговорила, это конечно правда, но такова жизнь, так было и так будет. Мы, конечно, меняем ее, она становится лучше, и при коммунизме, такого не будет, говорят, и милиции при коммунизме не будет. Но оперуполномоченный младшего комсостава Петро Цыбудько никак не мог представить когда, и главное как это произойдет.
Когда они с Женей, закончив опрос, направлялись в управление, просмотреть дела названных Олей поселковых бандитов и примерить, на кого из них подойдет роль Бугра, возле них затормозила дежурная машина.