"Правда", машинально отметила Оля, "а какое сегодня число?", очень настойчиво хотела узнать ее новая половина, тогда как старой это было совершенно до лампочки. Возвращаясь назад, Оля остановилась, и внимательно вчиталась в мелкие буквы. "22 апреля 1935 г.", передовица была посвящена шестьдесят пятой годовщине со дня рождения вождя мирового пролетариата. Она остановилась, пытаясь разобраться в мыслях, которые стремительной лавиной неслись в голове, затем развернулась, и пошла обратно в палату опираясь одной рукой о стену. В голове начало кружиться, все тело стало невесомым, и чувствуя, что сейчас сознание оставит ее, сползла по стене и уселась на пол. "Хоть не упаду", эту спокойную мысль прервал испуганный крик медсестры,
– Больная! Почему ты встала из постели!
– Писать очень хотелось, – честно призналась. Презрительно скривившись, услышав такой ответ, молоденькая медсестра вскочила со стула и с криком "Петр Михайлович" убежала по коридору.
Размышляя над тем, почему эту мымру так перекосило, Оля поднялась по стенке на ноги, и с трудом доковыляв до кровати облегченно улеглась. Прибывший Петр Михайлович, жизнерадостный колобок лет сорока, быстро осмотрел больную, поставил диагноз, легкое сотрясение мозга, дав распоряжение медсестре готовить к концу недели на выписку, спросил,
– Деточка, ты помнишь, что с тобой произошло?
– Нет, доктор, сколько ни стараюсь вспомнить, вообще тот день не помню.
– Ничего, деточка, это у тебя амнезия от удара. Не напрягайся оно должно само все восстановиться. Я сейчас позвоню следователю и все ему расскажу.
Следователь не стал откладывать в долгий ящик, и появился сразу после обеда. Был он хмурый и худой, из младшего командного состава. Он забрал Олю из палаты, где уже собрались все соседки, и старательно изображали послеобеденный сон, надеясь поприсутствовать на бесплатном представлении, и завел в кабинет врача.
– Фамилия, имя, отчество, год рождения, – буркнул он приготовив лист бумаги.
– Стрельцова Ольга Михайловна, 1921 года рождения.
– Рассказывай гражданка Стрельцова, где ты была в воскресенье двадцатого первого апреля, с кем ты была, и кто тебе дал по голове.
– Ничего не помню, товарищ милиционер, память отшибло начисто, я ничего не могу вспомнить. – Буравя ее злым взглядом, следователь, постучав карандашом по столу, сказал.
– Ладно, напишем, что ничего не помнишь, – и он заскрипел карандашом по бумаге. – на, напиши здесь, с моих слов записано верно, поставь дату и подпись.
Ладонью он прижал листок к столу и закрыв верхнюю часть, тыкал пальцем в пустую строчку, а второй рукой протягивал ей карандаш. Оля, уцепившись за свободный край листа, старательно тянула его к себе.
– Отпустите листок, товарищ милиционер, он сейчас порвется, – простодушно обратилась она к следователю. Глянув на нее зло, он бросив карандаш на стол, достал из кармана пачку папирос "Казбек", закурил, и буравил ее взглядом пока Оля внимательно читала написанное.
– Вы меня неправильно поняли, товарищ милиционер, вот у вас написано, пьяная возвращалась домой, споткнулась и ударилась головой. Такого я не говорила, и такого не могло быть, потому что не пью. Я еще несовершеннолетняя и мне нельзя курить и употреблять спиртное.
– А что, босота с которой ты шляешься, тебя не угощает?
– Раньше пробовали угощать, теперь перестали.
– И верно, зачем тратиться, если ты им и так даешь, – разглядывая ее как насекомое, перед тем как раздавить, – подписывай, – прошипел следователь так, что мурашки прошли по коже.
– Я вспомнила, действительно, правильно вы говорите, товарищ милиционер, споткнулась, головой ударилась, но трезвая, потому что никогда не пью, это вам любой подтвердит.
– Ты что решила, что ради тебя, блядь подзаборная, я буду протокол переписывать? Встать! – Вдруг заорал он.
"Сейчас под дых ударит", Оля инстинктивно напрягла пресс и развернулась в сторону, сбивая левой рукой, зажатую в кулак руку следователя, несущуюся к ее животу. Какое-то мгновение ее пронзило острое желание воткнуть растопыренные пальцы в выпученные глаза следователя, проваливающегося вслед за своей правой рукой, скользнувшей ей по ребрам, но она вместо этого продолжила разворот в сторону двери, и крича благим матом, "Убивают!", побежала к себе в палату.