- Это ты пока трезвый, так говоришь, а как шары зальешь, весь ум в стакан уходит! Ладно, оставляй сына, буду оформлять его.
Отец суетливо рассыпался в благодарности, потом сказал мне, выходя из кабинета:
- Оформишься, сразу иди ко мне.
Я пробыл в кадрах с полчаса, потом носился по кабинетам и к начальнику сборочного цеха, прошел инструктаж, уже к десяти часам приступил к работе у отца. Он собирал из заготовок окна и двери, проемы для крупнопанельных домов, подгонял, выравнивал, а потом сдавал на отделку в соседний участок. Работа шла полным ходом, по цеху шел гул от станков, кранов, погрузочной техники, криков рабочих. Прежде мне не приходилось иметь дело с промышленной деревообработкой, да и с производством также, можно сказать обо мне, кабинетный работник. Но я настроился научиться делу и помочь родителям, так что с полным усердием приступил к своей первой службе в новом мире. Сначала на подхвате у отца, носил ему заготовки, отвозил на тележке готовые блоки, а к концу дня сам выполнял самые простые сборочные операции. Отец даже похвалил, у меня для начинающего столяра получилось неплохо.
Как несовершеннолетний я мог завершить работу на час раньше, но, несмотря на усталость - вымотался за этот день, остался до общего окончания смены. Вместе с отцом убрались на участке, после приняли душ, переоделись в чистое и вышли за ворота комбината. Здесь нас, вернее, отца ждали двое, судя по их испитым лицам, его собутыльники. Один из них покрупнее, выше нас с отцом, второй поменьше, сухой, жилистый, с наколками на руках. Отец поздоровался с ними за руку, назвал им меня, а потом сказал, что сегодня не может остаться, надо идти домой с сыном. У алкашей и без того красные лица еще больше побагровели, тот, что повыше, заговорил, запинаясь от возмущения:
- Он, что, сос-сунок, с-сам не мож-жет дойти? Ты ему еще ти-и-тьку дай! Все, Ви-и-тька, хватит дур-рью маяться, по-о-шли к Ваньке на ха-ату, у него сейчас баб-бы нету, ум-мо-тала. Возьмем у Маньки бра-а-жки, а то тру-у-бы горят!
Второй подхватил за ним:
- Витек, ты че, в самом деле, корешей не уважаешь? Баб и салаг слушаешь? Ты мужик и мы мужики, на остальных нам наср...ть! Не выеб...ся, примем маненько, сразу будет нормалек!
Отец как-то растерянно обернулся к мне, видно, что принятый за день настрой потихоньку покидает его, он уже почти готов пойти с собутыльниками. Решил вмешаться в "содержательный" разговор старших, попробовать отпугнуть алкашей. Спокойным тоном выговариваю отцу:
- Хочешь, папа, иди с ними, если мы ничто для тебя не значим. Но знай, я сейчас пойду к своим дружкам, с ними приду на вашу хату, порежем на кусочки этих бухариков, а после подожжем, никто ничего не докажет, от вас только косточки останутся. А если поймают и пойду в тюрягу, то все равно, когда выйду - буду давить вас, алкашей, как гниду, за погубленную жизнь мамы. А теперь, папа, решай, с кем ты.
Первый алкаш вскинулся:
- Ты что сказал, салага, пугать нас надумал? Да я тебя сейчас, своими руками задушу!
У него от злости даже заикание пропало, полез руками к моему горлу. Одной рукой отвел их в сторону, другой рукой ребром ладони со всей силой ударил по шее, в область яремной вены, затем стопой по колену. Алкаш упал, задергался, а затем затих, потерял сознание. Этот прием мне показал Серега Обыскалов, до института служил в десанте. Меня он привлек тем, что обходился без риска случайного убийства жертвы, как другие, только выводил на время из строя. Отец и второй собутыльник застыли, выпученными глазами смотря на меня, а потом на лежащего подельника. Видя не подающее признаков жизни тело своего кореша, алкаш наклонился к нему, потрогал, а потом завопил:
- Сука, ты Петьку замочил! - и бросился с кулаками на меня.
Его остановил отец, обхватив за плечи:
- Да жив Петька, вон, смотри, шевелится!
Тот вновь посмотрел на своего начинающего барахтаться собрата, стал помогать ему стать. После, когда пострадавший более-менее пришел в себя, посмотрел с ненавистью на меня и проговорил:
- Гаденыш, не жить тебе больше.
Как и раньше, спокойным тоном отвечаю:
- Если не отстанете от отца, зарежу обоих!
Петька сиплым после удушья голосом проговорил:
- Ванька, хрен с ним, ты видишь, он псих, убьет ни за понюх. Пошли отсюда.
Так они вдвоем, поддерживая друг друга, ушли, не оглядываясь на нас. Отец долго смотрел за ними, пока не скрылись за углом, а потом спросил меня:
- Ты что, Сережка, и в самом деле убил бы их?
Уже без прежнего напряжения отвечаю:
- Не знаю, папа. Но если нужда заставит, то все возможно, за вас с мамой никакую мразь не пожалею.