Стоило мне присесть на край кровати, как она кинулась мне на шею и стала обливать рубашку слезами. Я успел только положить ладонь ей на худенькие лопатки, когда грудь пронзило жгучей болью, и мне стоило больших усилий не оттолкнуть Арьянэт. Одеревеневшими руками я немного отодвинул ее от себя, что неожиданно прекратило ее рыдания. В первые мгновения она смотрела на меня недоверчиво, как загнанный в уголок зверек и только потом увидела, что прожгла мне одежду.
- О, ужас! Что я наделала? – ее крик сорвался шепотом.
Вопреки моим ожиданиям, боль не прекратилась, а только усилилась. Некстати вспомнилось, как в комнате с загадками слезы Арьянэт прожгли толстую плиту пола. Я не мог заставить себя опустить взгляд, но вида лица напротив было достаточно, чтобы понять, что дела обстоят плохо. На лбу выступила испарина. Я подошел к большому напольному зеркалу и, разорвав тунику, заставил себя посмотреть. К счастью, ядовитые дорожки прошли вскользь, оставив после себя кривые обожженные шрамы.
АРЬЯНЭТ
В моей комнате спать больше было нельзя, потому что приступ истерики сделал из кровати сыр. Но это было неважно, потому что я итак все время проводила, сидя у кровати Джека, который метался в лихорадке. Как объяснил Перитас, из-за сильных, окрашенные в темные тона эмоций, слезы стали ядовитыми. А когда появился оборотень, я еще не успела успокоиться, вот он и попал под раздачу.
Он уже несколько дней метался в агонии, не приходя в сознание. Я не смыкала глаз, все это время, дожидаясь, когда друг придет в себя. О том, что лихорадка может окончиться смертью, я старалась не думать. Просидев на страже четыре дня, я замечала, как вокруг его глаз обозначились синяки, становившиеся все более темными, как щеки, которые он по приезду почти сразу обрил, обросли густой щетиной и впали. Дедушка пытался уговорить меня поспать или хотя бы поесть, но все, чего ему удалось добиться, это поставить рядом со мной кувшин с водой, из которого я иногда делала маленькие глотки.
Когда Джек пришел в себя и открыл глаза, мне подумалось, что сон все-таки победил. Я пощипала себя за руку, но видение не исчезало.
- Воды, - его голос стал хриплым.
Напившись, он внимательно на меня посмотрел и слабой рукой погладил по щеке.
- Что с тобой случилось? Выглядишь ужасно, - сделав шаг из могилы, он смог слабо улыбнуться.
Я кинулась его обнимать и не выпускала так долго, как только могла. Заснула я, продолжая крепко сжимать его в объятиях.
Проснувшись, мы впервые за эти дни позавтракали. На подносах стояли миски с молочной рисовой кашей и фруктовым салатом, которые казались огромными после того, как удалось наесться несколькими ложками. А от одного глотка апельсинового сока, живот скрутило так, что я едва смогла разогнуться. Пришлось разбавить его водой и только потом продолжить пить.
Я кинула взгляд на рюкзак, покинуто стоявший в углу. Все вещи, что у меня были, перекочевали со мной в комнату к Джеку. Чтобы чем-то занять руки, я стала перебирать его содержимое. Мешочки с солью и монетами стали легче, стало меньше свечей, я насчитала всего три. Вертелок требовал чистки от частого использования, и только фляжка бесконечной воды осталась такой же, как прежде. На дне я обнаружила холщовый мешочек с метательными снежинками. Мне вспомнилось, как пыталась спасти голубоглазую первую, было поистине удачей то, что я попала со второго раза. Я обратилась к оборотню:
- Может, пометаем?
- Давай попробуем, - ему было любопытно испробовать новый вид оружия.
Оружие вообще вызывало у него любопытство, как таковое. Мне казалось, что это проистекает из того, что мой друг оборотень, а у животных есть когти и клыки. Потому к очередному ножу или кинжалу он относился не как к орудию убийства, а как к произведению искусства. Мишенью мы выбрали боковую от двери стену.
У нас обоих это делать получалось неважнецки. Но каждый новый бросок получался немного лучше, чем предыдущий. Спустя примерно полсотни бросков, я вдруг забыла, как сжимать пальцы, любое движение казалось неправильным и каким-то противоестественным. Когда я метнула оружие в сотый, наверное, раз, рука болела от непривычного напряжения. А три первых пальца и вовсе сводило судорогой. Вырвав последнюю снежинку из стены, чтобы сложить ее обратно, я провела рукой по отметинам. Можно было легко различить, чья рука их оставила. Те, что принадлежали оборотню, были намного глубже тех, что смогла проделать я своей слабой нетренированной рукой.
Положив мешочек обратно, я достала из рюкзака фонарик, которым до сих пор так и не воспользовалась. Воодушевившись, я подожгла свечку и аккуратно вставила ее внутрь, из-за чего выяснилось, что она слишком длинная, и пришлось отломить от нее кусочек. Когда эти незначительные приготовления были закончены, я задернула плотные бархатные шторы. Джек молча наблюдал за моими действиями. Когда воцарилась темнота, на испещренной отметинами стене появилась картинка, складывавшаяся из прерывистых контуров. Я села рядом с фонариком и взялась за рычажок.
На первой картинке был очень натурально нарисован щенок с поникшими ушами и хвостиком. Щелчок, с которым поворачивался рычажок, и вот мы уже увидели маленького мальчика со слезами на глазах. Щелчок, и вот уже щенок уселся рядом с мальчиком. На следующей картинке щенок снова был один, но держал палку в зубах. На последней картинке мальчик уже держал щенка в руках. И хоть не было видно его улыбки, мальчик обнимал звереныша так, что было понятно – они оба больше не грустят.
Каждую картинку я задерживала ненадолго, чтобы можно было вникнуть в смысл, но просмотр все равно не занял много времени. Я сменила таблички, на другие и мы вновь обратились взглядом на стену. Второй была история о цветке. Первая картинка изображала раскрывшийся цветок, греющийся на солнышке и пчелку на нем. Щелчок, и вот уже мы увидели по пояс человека, который куда-то идет. Этот образ не был понятен с первого взгляда, потому пришлось помедлить, разбираясь, что же там нарисовано. Задержавшийся щелчок, и вот уже толстая подошва, закрывая собой солнце, занесена над беззащитным цветком. Спустя еще один поворот рычажка на стене полился дождь. Последняя картинка, не смотря на грусть всей истории, дарила надежду. На ней было видно, что под теплым солнышком появился росток нового цветка.
Я помедлила, любуясь ею. Но все же раздвинула шторы и потушила свечу.
- Здорово придумано! Но истории очень короткие, - сказал Джек и вытянул скрещенные ноги.
- Мне это напомнило кое-что, - мне было грустно, но это чувство было светлым. – Ситуацию, когда я попала в мир извергов. Я была одинока, но появился ты и скрасил мою жизнь.
Джек притворно надулся.
- Это что ж получается, я, по-твоему, песик?
- Ну, ты же можешь быть им.
- Могу, - он оскалился и зарычал. Выходило очень похоже на звук, который издают щенки, когда злятся.
Я не смогла удержаться от смеха. Но остановилась, когда оборотень посерьезнел.
- Если ты так расшифровала те картинки, то присмотрись и к другим. Может статься, что ты тот самый цветок, который раздавлен обстоятельствами.
Его слова придавали надежду, но и напомнили мне о том, чего я весь день старательно пыталась избегать. Видимо заметив мой грустный вид, Джек подсел ближе и обнял меня. Его объятия были самой надежной крепостью, в которой можно было спрятаться не только от проблем, но и от всего мира. Вернувшись мыслями к потрясениям последних дней, я поняла, что не чувствую ничего по поводу ухода Хокена и Азалии. Оборотень, находившийся несколько дней на пороге смерти, обнажил для меня то, что стало действительно важным. Для меня была важна его жизнь.
Глава двадцатая
- Ты готова?
Перитас стоял напротив меня, не удосужившись даже надеть доспех. Его легкая кожаная куртка и рубашка под ней не смогли бы защитить от удара меча, как и простые штаны из грубой ткани. Вместо ответа я лишь стала буравить его укоризненным взглядом.