Завада Марина Романовна, Куликов Юрий Петрович.
«Я много проскакал, но не оседлан». Тридцать часов с Евгением Примаковым
В настоящем издании публикуются фотографии из личного архива Е. М. Примакова
Предисловие
Семь лет назад слякотным октябрьским вечером на одном из телевизионных каналов раздался звонок. Кто-то из находившихся на Дубровке заложников торопливым шепотом произнес: «У нас ситуация ухудшается. Передайте, чтобы на переговоры с террористами приехал Примаков». И нажал «сброс». Кем был этот человек и почему в сгущавшейся атмосфере «Норд-Оста» увидел шанс на спасение в появлении именно Примакова, Евгений Максимович так и не узнал. Скорее всего, звонивший слышал, что у Примакова репутация опытного переговорщика. А может, статус бывшего министра иностранных дел, главы правительства представлялся в том страшном контексте способным поколебать чашу весов? Все-таки тяжеловес… Собственно, для самого Примакова это значения не имело. Он поехал.
В штабе его начали отговаривать. И хотя Евгений Максимович в другой связи сказал нам, что никогда не цепляется за принятое решение и отступает от него, если докажут, что был не прав, — видимо, не доказали. С Примаковым пошли бывший президент Ингушетии Руслан Аушев и депутат Думы Асланбек Аслаханов.
Кто только публично не засвидетельствовал в те дни свое участие в «процессе урегулирования». Даже те, кто, потоптавшись у входа в театральный центр, не зашел внутрь, предпочел побеседовать с боевиками по мобильному. Но Примакова никто не видел на телеэкранах, не слышал его рассказа о том, как драматично шли переговоры, на каком взводе был главарь террористов Мовсар Бараев. Примаков воздержался от любых комментариев. Во-первых, потому, что, как мрачно объяснил нам позднее, не удалось вывести кого-либо из заложников. Во-вторых, мало ли в каких скверных передрягах ему доводилось бывать. Он не привык об этом болтать.
Разве менее опасно было в разгар ливанской войны пересекать линию фронта в Бейруте в день, названный «кровавой субботой»? Попасть под обстрел? Трижды встречаться с Саддамом Хусейном во время кувейтского кризиса (в последний раз Багдад уже сильно бомбили)? А кто мог дать Примакову какие-либо гарантии безопасности, когда перед началом новой войны в Ираке он опять летал туда — по поручению Путина?
Ради чего он так часто оказывался в не самых спокойных местах? Работа, профессиональные обязанности — это понятно. Но, как объяснил сам, «чтобы находиться в пекле, нужно еще иметь адреналин в крови». Люди, поверхностно судящие о Примакове, не догадываются, сколько его в этом респектабельном, подчеркнуто невозмутимом человеке.
На наш вопрос, испытывал ли он на Дубровке чувство страха, поежился: «Было зябко». Из гулкого пустого фойе поднялись по лестнице на второй этаж, где ждали несколько боевиков без масок, с автоматами. Впервые за эти дни к переговорщикам вышел Бараев. Он выглядел взвинченным, распаленным. Не успел Примаков закончить фразу:
«Я арабист. Изучал Коран. Он не велит воевать с женщинами и детьми, дайте им выйти», как Бараев с бешеными глазами заорал: «Кто вы такой, чтобы тут командовать? Мой единственный командир — Шамиль Басаев». «Не надо кричать, — попытался снизить накал Примаков. — Вы, чеченец, должны понимать, что разговариваете с человеком раза в три старше вас». Но Бараев уже не слушал: «Я прекращаю обсуждение! Если завтра в двенадцать часов не начнут выводить войска из Чечни, приступаю к расстрелу заложников. И я буду это делать, вы увидите».
Прямо с Дубровки Евгений Максимович отправился к Путину. Обрисовал обстановку. А через несколько часов начался штурм.
Почему мы вспомнили эту историю? Наверное, потому, что проявленные в ней качества в течение всей жизни были определяющими для Примакова: и в тридцать, и в пятьдесят, и в семьдесят, и, наконец, в восемьдесят лет он не считал и не считает для себя возможным уклоняться от выполнения того, что рассматривает как свой долг. Нередко это сопряжено с риском, требует смелости. Неважно какой — физической, нравственной, политической. Еще вопрос, что требовало большего мужества: поездки в готовый в любую минуту взорваться войной Ирак или хладнокровие перед лицом незаслуженной критики, ошикивания оппонентами, называющими Примакова «другом Саддама Хусейна»? Ему было сильно не по душе это определение, но накануне войны в Персидском заливе существовало очень мало политиков, с которыми Хусейн согласился бы разговаривать о выводе войск из Кувейта, об освобождении заложников. Тысячи людей — и наших, и иностранцев были освобождены благодаря усилиям Примакова. Он знал, с какой целью летает в Багдад, и не собирался отказываться от посреднической миссии из-за того, что кто-то интерпретировал его действия как проиракские.