— (Смеется.) Нет, я просто знаю, где они находятся… Когда мы убегали с уроков, то говорили: «Идем на шатало». «Шатало» тоже тбилисский сленг. Очевидно, от слова «шататься». Прогуливая школу, мы с друзьями часто собирались на чердаке и обсуждали, как будем воевать с фашистами, если они войдут в Тбилиси. Излюбленным занятием было также прыгать с крыши на крышу. Черт-те чем занимались! На противоположной стороне улицы была вырыта канава с трубой. Мы в нее лазили Раз я застрял. Не скажу, что у меня после этого приключения развилась боязнь замкнутого пространства, но, когда первый раз в Египте осматривал пирамиду Хеопса, мне было несколько не по себе от того, что в узком тоннеле пришлось пригнувшись пробираться до тупика, развернуться и проделать такой же путь обратно. Но в лифтах, как некоторые, я клаустрофобию не испытываю. (Улыбается.)
В Тбилиси люди жили открыто, делились последним. Если в доме из еды ничего не было, я ходил к тетке, а чаще — к друзьям. Как-то у моего товарища Гу-лика Гегелашвили на двоих слопали четырнадцать котлет. С Гуликом мы были неразлейвода. Он стал известным метростроевцем, строил Рокский тоннель, соединивший Северную и Южную Осетию. Сейчас его уже нет в живых. А в восемнадцать лет Гулик из Гегелашвили неожиданно превратился в Гусейнова.
Произошло это так. Отец Гулика — азербайджанец княжеского рода. Но он пошел в революционеры и взял псевдоним Гусейнов. Мать — Гегелашвили: наполовину грузинка, наполовину украинка. Как всегда в Тбилиси, все смешано. Гегелашвили тоже интересный род. Дядя Гулика Шалва Ноевич учился в Берлине в институте электрокинотехники, вместе с Михаилом Калатозовым в 1930 году снял первый фильм в стиле неореализма «Соль Сванетии».
Когда Гулику исполнилось восемнадцать, мы пошли получать его паспорт. В школе мой товарищ носил фамилию матери, так как папаша быстро бросил семью, уехал в Баку, сделал там партийную карьеру. Милиционер в паспортном столе попался дурак дураком. Говорит: «Вечно все лезут в грузины». Гулик в ответ: «Пиши Гусейнов». С тех пор все родные Гулика Гусейновы, и все — грузины. Дочь Нана — научный сотрудник в Институте США и Канады — тоже Гусейнова. А недавно увидел в журнале статью с подписью: Н. Гегелашвили. Видно, вернула фамилию.
Еще один дядя Гулика — мы его звали Котик — жил прямо напротив нас на Ленинградской улице. Она совсем короткая: тринадцать домов. В пятом доме находилась квартира Кулиджановых. Лева, ставший через годы знаменитым кинорежиссером, был старше других ребят лет на пять. В 1937 году за его мамой ночью пришли. Гулял слух, что при аресте она отстреливалась. Лева таинственно отмалчивался.
Непосредственными нашими соседями были Ви-берги. До революции семье генерал-аншефа Сергея Александровича Виберга принадлежал весь третий этаж в большом четырехэтажном доме из красного кирпича. Генерала с женой Ольгой Никаноровной и двумя детьми, Димой и Лилей, «уплотнили» — они остались в двух комнатах. Здание в начале прошлого века было одним из самых значительных в Тбилиси. Мы туда переехали, когда мне исполнилось четыре года. Мама получила четырнадцатиметровую комнату.
В коммуналке оказались три семьи. Давайте я вам нарисую, чтобы было понятней. Вот так жили мы. Тут окно. В этом месте узкий коридор и выход на лестницу. Мама добилась разрешения поставить умывальник, и через лестницу провели трубу. А уборной у нас не было. Надо было ходить во двор. Либо — вот здесь была кухня — спускаться вниз и заходить сюда. (Обозначает стрелкой маршрут.) Одна дверь в нашей комнате была закрыта и задрапирована обоями.
— А рядом что за дверь?
— Тут жила сестра Ольги Никаноровны — Александра Никаноровна со взрослой дочкой Ириной По-бедимовой. Я брал у нее уроки английского.
— Когда решили поступать в Институт востоковедения?
— Нет, маленьким. Лет в семь-восемь. А в пятилетием возрасте мне нравилось кататься по комнатам Вибергов на трехколесном велосипеде.
В 1937 году всех Вибергов репрессировали. Сергей Александрович (он до ареста работал землемером) погиб. Ольга Никаноровна выжила. Освободили и Диму с Лилей, но они остались в Сибири. Мы долго поддерживали с ними связь. Сын Димы, знаю, закончил Академию Внешторга. Жаль, впоследствии следы затерялись.
Вместо Вибергов заселилась семья Кварцхавы. Жена — Александра Федоровна была русская, а муж, Соломон Николаевич, грузин. У них чудесная дочка Натэлла, которая, став взрослой, очень опекала мою маму. Родителей Натэллы уже не было в живых, и она, выйдя замуж, оставалась для моей мамы близким человеком. Когда мама умерла, я пошел к своему однокласснику Армазу Пайчадзе. Он руководил райкомом партии. Говорю: «Что хочешь делай, но отдай мамину комнату семье Натэллы». Армаз выполнил мою просьбу, и я сорвал обои, скрывавшие дверь в квартиру Кварцхавы.