— В Грузии, как в мало каком другом месте на земле, такая харизма, что, побывав там, человек попадает в плен ее чар едва ли не навсегда. Вы тоскуете по Тбилиси? Или прошло?
— Уже не тоскую. Но когда приехал в Москву, долго испытывал такое состояние, будто я в командировке. Звонил домой почти каждый день. Тогда до Тбилиси нужно было добираться поездом четверо суток. Если мне вдруг выпадали свободные десять дней, то обязательно ехал в Тбилиси. Четыре дня в один конец, четыре — в другой, но зато два дня в Тбилиси.
Это особый город. Очень интернациональный, со своим изумительным колоритом, привычками, своими словечками. Я еще застал время, когда по улицам разъезжали фаэтоны, прохаживались кинто. Это опять же особая категория людей, которых можно было увидеть лишь в Тбилиси. Кинто — деклассированный элемент, если хотите, денациональный. По происхождению, как правило, армяне, но родной их язык — грузинский. Еще в кинто, бесспорно, было что-то персидское. Пели песни они и по-азербайджански. По-русски говорили: «моя», «твоя»… Кинто были завзятыми кутилами, острословами. Если где-то справлялась свадьба, они обязательно появлялись, танцевали и на счастье кидали на стол живую рыбу — цоцхали. За это хозяева и гости собирали им деньги. Когда кинто гуляет, он сидит в одном фаэтоне, а в другом его шапку везут. (Смеется.)
Раньше магнетизм Тбилиси чувствовали на себе все приезжавшие в город. Одна из Дартмутских встреч в середине семидесятых проходила в Грузии. Возглавлявший американскую группу Дэвид Рокфеллер охотно откликнулся на мое предложение поужинать в грузинской семье. Большой компанией, состоящей из представителей политического истеблишмента США, отправились в гости к тете моей жены — профессору консерватории Надежде Васильевне Харадзе. Не буду в деталях описывать чудесный вечер. Гости разошлись под утро. Они были заворожены прекрасным застольем, остроумными тостами, дивными грузинскими песнями, размахом радушия. Рокфеллер настолько расчувствовался, что еще долго на Дартмутских встречах передавал поклоны Надежде Васильевне.
— Когда вы в последний раз были в Тбилиси, то испытали горечь. Не возникло желания больше не возвращаться в некогда любимые места? Или, что бы ни происходило в Грузии, эта точка на карте остается вам дорога? — Остается. И желания больше не возвращаться туда не появилось. Но, приехав в Грузию по делам ТПП, я явственно ощутил что-то похожее на боль. Тбилиси изменился. Во многом стал незнакомым. Раньше — всюду друзья, товарищи, приятели. А сейчас идешь по Тбилиси и почти нет знакомых лиц. Может быть, так всегда происходит, когда возвращаешься в места своего детства, где все, кажется, было окрашено розовым цветом. Но, по-моему, дело не только в грустном сравнении с детским, юношеским восприятием. Тбилиси реально теряет. Прежде всего в интернациональном плане.
Безусловно, на улицах национализм не ощущается. Но грузинская речь вытесняет любую другую. Здесь нет ничего предосудительного. Нельзя же абстрагироваться от того, что Грузия стала самостоятельным государством и упор делается на родной язык. То же происходит в других республиках — на Украине, в Белоруссии… Обижаться тут не на что. Мне не показалось, что в Тбилиси существуют антирусские настроения. Но антироссийские — точно есть. Очень сильные. Причем не только на официальном уровне. К сожалению, затронуто и население. Это заметно. Так же, как в России стала чувствоваться недоброжелательность к Грузии.
— Растет поколение, которому веками существовавшие привязанность, взаимное притяжение двух народов — до фонаря. И, видимо, это необратимо. Как писал Владислав Ходасевич, «все высвистано, просо-бачено»?
— Мне хочется надеяться, что ситуация обратима. Только должно пройти много времени. Не стал же для отношений России и Грузии необратимым тот факт, что в 1921 году одиннадцатая армия под командованием Кирова и Орджоникидзе вступила в Тбилиси и свергла меньшевистское правительство Жордании, объявившего Грузию независимой республикой. Правда, прошлые события не имели национальной окраски, а нынешние — имеют. Судите сами: вся оппозиция против Саакашвили, но при этом никто не настроен пророссийски.
— Почему вы считаете, что время целительно для наших связей? Напротив, оно, как прибой, слижет последние следы ностальгии, остатки сентиментальных чувств…