Так?
— Так. Я твердо все решил…
— Евгений Максимович, вы не возражаете, если мы назовем книгу строчкой из этого вашего стихотворения: «Я много проскакал, но не оседлан»?
— А что? Я седла на себе не чувствую.
Вместо послесловия
Женщина тяжеловеса
Ирина Борисовна Примакова не разделяет мнения, что все счастливые семьи похожи друг на друга
— Ирина Борисовна, у вас был период, когда казалось, что ничего хорошего в жизни больше быть не может?
— Конечно, как у любого живого человека. Мне было около сорока. Не покидало чувство, что теперь все пойдет только под горку. Семейная жизнь разваливалась. И одновременно все распадалось и рушилось в стране. Шел конец восьмидесятых. Я жила в одном из переулков на Чистых прудах, и напротив моего дома много построек разломали. Представьте: промозглая осень, руины на месте некогда чудных особняков, торгующие на каждом углу тетки… И на такое настроение легла прочитанная горькая книга — бунинские «Окаянные дни»… Что говорить, многие из нас пребывали тогда в состоянии тревожной депрессии.
— На долю Евгения Максимовича выпали тяжелейшие потери: смерть взрослого сына, жены, с которой прожил тридцать шесть лет.
— Тридцать семь, без крох…
— Но и вы «прошли частокол испытаний». Помните эту строчку из посвященного вам стихотворения пациента Примакова?
— Это метафора. Или гипербола. Потому что у меня была обычная жизнь обычной советской женщины.
— Но, может, как человек, небезразличный к вам, Евгений Максимович что-то воспринимал обостренно субъективно?
— Догадываюсь, что он имел в виду. Я никогда не работала ни в какой другой медицинской системе, кроме Четвертого управления. Пациенты были люди начальствующие. Непростые на службе и соответственно в быту, в общении с доктором. Наверное, мои усилия найти контакт с таким сложным контингентом проницательный Примаков и назвал «частоколом испытаний».
— Если без эвфемизмов, то досаждали чванство, спесь?
— Я это оставляю за скобками. Не должен врач плохо говорить о пациентах. Даже без фамилий. Больной человек не бывает с хорошим характером. В свое время очень опытный врач Вшгентина Михайловна Ла-пенкова сказала смущенным докторишкам-ординаторам, которых впервые привели в клинику Четвертого управления: «Абстрагируйтесь от того, кто перед вами. Должность пациента остается за порогом больницы. Иначе будете нервничать и совершать врачебные ошибки». Мне это сильно в душу запало.
— Вас, видимо, насквозь «просветили» перед тем, как взять на работу?
— Не могу сказать, что были особые проверки. Заполнила подробные анкеты, прошла собеседования. Я училась в Ставропольском медицинском институте…
— Там, где дочь и зять Горбачева?
— Они были на три или четыре курса младше меня. Безусловно, я видела Ирину. Дочь первого секретаря крайкома партии не знать в институте не могли. Тихая, скромная девочка, отлично занималась. Больше мне нечего о ней сказать. Вскоре я уехала из Ставрополя. Как закончившей вуз с красным дипломом мне предложили поступить в московскую ординатуру. Когда на комиссии по распределению сообщили, что ординатура при Четвертом главном управлении, я испугалась. Почему-то решила, что это связано с милицией. Уж больно сурово звучало название.
Нет, до каких-то седьмых колен меня не проверяли. Моя мама из семьи репрессированных. Ее отец был расстрелян как «враг народа». Мамина мама — баба Вера отсидела в лагерях, потом мучительно искала детей, которых разметало по разным приютам. Она показывала мне бумажку о реабилитации деда. Все, что осталось от человека. Ужасное чувство… Но это я к тому, что в Четвертое управление и таких, как я, в то время уже брали.
В Москве вышла замуж за своего коллегу — врача-рентгенолога. Обоих распределили в санаторий «Барвиха». Вы проезжали мимо, когда к нам на дачу ехали. Родилась дочка. Лет через девять-десять меня назначили заведующей спецотделением санатория, где лечились генсеки, члены Политбюро, министры. Тяжело вздыхаю оттого, что не терплю административную работу. Нахально скажу: вполне с ней справлялась. Но я люблю отвечать за себя, меня тяготила необходимость командовать… В общем, дни шли своим чередом. И вдруг является пациент, на чьей медицинской карте выведено: «Примаков Евгений Максимович».
— Известно, чем стала для лечащего врача рутинная встреча в клиническом санатории…