— Судя по значительному временному разрыву между написанием прочувствованного стихотворения и решением пожениться (три года — мы подсчитали), оно далось трудно. Кого больше обуревали сомнения? Кто из вас, извините, больше трусил?
— Полагаю, на равных. Только причины трусости у каждого были свои. Евгения Максимовича очень останавливала большая, как ему тогда представлялось, разница в возрасте. Меня же пугало, что его родным, друзьям может прийти в голову мысль: не человек мне нужен, а то, что за этим человеком стоит. Положение, должность… Между словами Евгения Максимовича: «Зачем ты от меня уходишь? Оставайся» и моим ответом: «Да, остаюсь» — пролегли годы сомнений. Но, как показало время, и его, и мои страхи были напрасными.
— Может быть, вы сочтете некорректным (тогда не отвечайте), но какими словами директор Службы внешней разведки предлагает женщине руку и сердце?
— Когда надо было возвращаться домой, я обычно вздыхала: «Как не хочется уходить». В одну из таких минут он сказал: «И не надо. Останься навсегда». Вот, собственно, так и выглядело предложение, которое Евгений Максимович мне сделал за два года до свадьбы.
Не знаю, как долго бы еще все это тянулось, но нас подтолкнул (скорее, меня, чем Примакова) его близкий друг Григорий Иосифович Морозов. Фантастическая личность, ученый, профессор, заведующий отделом ИМЭМО, он был первым мужем Светланы Сталиной. В какой-то момент Григорий Иосифович отозвал меня в сторону и сказал: «Ты теряешь драгоценное время. Вы оба уже не юны, а он — тем более». Потом помолчал и с улыбкой добавил: «Смотри, не решишься — будешь жалеть. Я с того света каждую ночь стану тебе костлявой рукой в окошко стучать». Этим он меня ужасно рассмешил. И одновременно озадачил: в самом деле, годы ускользают, надо что-то менять.
Я подумала, что вначале следует прекратить первый брак. А в каком качестве Евгений Максимович захочет продлевать наши отношения, это его дело. Сказала ему, что ухожу из семьи. «Куда?» Объяснила: пока поживу у друзей, а дальше разменяем квартиру. Он отреагировал моментально и однозначно: «Приходи с дочерью ко мне».
— Красивый роман.
— Да? (Пауза.) Никогда об этом не задумывалась.
— Вхождение в большой, сплоченный клан, особенно в ситуациях, подобных вашей, требует не только такта, но и запаса терпения, здравого смысла. Ведь тесно сомкнутые ряды должны не под давлением, а уважительно разомкнуться. Как это было?
— Ну, когда разговор зашел о совместной жизни, Евгений Максимович сказал: «Надо поставить в известность Нанку. Она будет рада». У меня с дочерью Евгения Максимовича сложились очень теплые отношения. Нана все знала, понимала, и я видела: она не против нашего романа. Но одно дело, когда у папы есть, скажем так, женщина, а совсем другое, когда эта женщина станет его женой (не займет место матери, это невозможно, но тем не менее окажется мачехой, если называть вещи по-русски своими именами). Я попросила: «Можно, я сама поговорю с Наной?» Он удивился: «Зачем?» Но мне было необходимо лично увидеть ее реакцию. Если Нана с радостью или даже индифферентно воспримет новость, это один вариант. А если я почувствую, что она меня не приемлет в качестве жены отца, значит, всему конец. Так же, как, если бы моя Аня не приняла Евгения Максимовича, я бы через это не смогла переступить.
Кажется, ни до, ни после я не испытывала большего волнения, чем в тот день, когда шла «признаваться» Нане. Сказала: «Нан, мы с Евгением Максимовичем решили жить вместе». И смотрю на нее. У Нанки вообще глаза очень лукавые, а тут лицо насупленное, суровое. У меня все оборвалось. И вдруг она расхохоталась: «Дурочка! Я же тебя разыгрываю. Вам с папой давно пора пожениться. Я жду не дождусь этого момента!» Что дальше делают женщины в таких ситуациях? Начинают реветь…
Моя Аня тоже отнеслась к Евгению Максимовичу, как к родному. Не пришлось никому душу распиливать.
— Ирина Борисовна, не можем не задать самый трудный вопрос. Вы чувствовали, что Лаура Васильевна все-таки занимает место в сердце Евгения Максимовича?
— И продолжает занимать, поверьте мне. У некоторых возникает вопрос, как я отношусь к тому, что в семье отмечается день памяти Лауры Васильевны, день рождения Лауры Васильевны, в доме ощущается ее присутствие, висит фотография. А почему нет? Почему — нет? Человек прожил с женщиной тридцать семь лет, у них было двое детей, общее горе — похоронили Сашу, сына. Полжизни вместе прожито. Если мужчина перечеркивает ради следующей женщины все, что было до нее, он и меня может перечеркнуть. А, собственно, почему надо перечеркивать? Вот ходят ее продолжения — дочь, внуки, ну как это можно перечеркнуть?