Последствия спонтанного успеха у группы академиков оказались кардинальными: Иноземцев предложил мне уйти из журналистики и вплотную заняться наукой, став его первым замом. Аналогичное предложение поступило от Георгия Аркадьевича Арбатова, директора отпочковавшегося от ИМЭМО Института США и Канады. И хотя я с уважением отношусь к Арбатову, выбор сделал в пользу ИМЭМО, занимавшего особое место среди гуманитарных академических институтов.
Здесь генерировали новые идеи, предлагали современные подходы к происходящим в мире процессам. При этом ИМЭМО был близок к практике, к структурам, вырабатывающим политическую линию. Иноземцев активно сотрудничал с Брежневым, постоянно писал на правительственных дачах разного рода материалы, выступления Генерального секретаря. Я же оставался «в лавке». Ни разу Брежнева не видел вблизи, вопреки досужим разговорам, будто напрямую на него работал. Безусловно, мы делали для Николая Николаевича подробнейшие заготовки, но даже в то время, когда Иноземцев лежал с инфарктом, ни одного важного решения я не принял, не посоветовавшись с этим выдающимся человеком. Меня с ним связывали не только служебные, но и дружеские, доверительные отношения.
Когда скончался директор Института востоковедения Бободжан Гафурович Гафуров, Иноземцев посоветовал мне занять вакантное место. Очень не хотелось расставаться с ИМЭМО, но раз тебя отдают (смеется), надо уходить. Спустя восемь лет я вернулся в ИМЭМО уже директором. Александр Николаевич Яковлев уходил в ЦК с этого поста и настоял, чтобы я возглавил институт вместо него.
Возвращаясь же к своему лейтмотиву, отмечу: руководство академическими институтами оказалось замечательным полем деятельности. Оно не только подарило радость занятия любимой наукой, но и предоставило шанс близко познакомиться с Михаилом Сергеевичем Горбачевым, сопровождать его в поездках, позднее — работать в плотном контакте.
В мае 1989 года я сопровождал генсека во время визита в Китай. Студенты обратились к Горбачеву с просьбой выступить перед ними. Он колебался. Спросил и моего совета. Я настойчиво не рекомендовал: «Не надо, Михаил Сергеевич. Иначе у вас не выйдет хорошей встречи с Дэн Сяопином». А эта встреча многое решила в отношениях двух стран.
В Пекине, прогуливаясь по территории правительственной резиденции, Горбачев мне сказал: «У меня с тобой связаны определенные планы». Через несколько месяцев после этого разговора сижу в своем кабинете в ИМЭМО. Звонок. Горбачев. До этого он никогда мне не звонил: «Женя, помнишь наш разговор в Китае? Пойдешь работать в Верховный Совет?» Я был депутатом и решил, что он предлагает возглавить комитет, скорее всего, международный. Но Горбачев огорошил: «Как ты отнесешься к предложению стать руководителем одной из палат Верховного Совета?» Признаться, я не возликовал. Мне хватало научных регалий: помимо директорства в ИМЭМО я был академиком-секретарем Отделения мировой экономики и международных отношений, членом президиума Академии наук. Но к Горбачеву и перестройке я относился с воодушевлением. Поэтому ответил: «Нужно так нужно». Не ожидал, что, представляя депутатам мою кандидатуру в качестве председателя Совета Союза, Горбачев обронит: «Примаков уходит со всех постов в академии». Решил за меня… Я сильно расстроился. Но не дашь же задний ход. Так судьба распорядилась, чтобы я на годы ушел в большую политику.
— Не судьба, а Горбачев. Потом — Ельцин…
— Безусловно, ничего мистического в моей биографии нет. Я лишь хочу еще раз сакцентировать: сроду не строил воздушных замков, не грезил о постах, которые заманчиво было бы занять. У меня такой характер (не знаю, недостаток это или преимущество), что, где бы ни работал, воспринимаю это место как очень важное, возможно, самое важное. Так я отношусь и к работе в Торгово-промышленной палате. Вдобавок меня всюду окружали и окружают высокопрофессиональные люди. Это помогает и чрезвычайно приятно. Поэтому никогда никуда не рвусь. В этом реалистическом аспекте и говорю: судьба сама вела…